– Я выгнала твою подругу – А квартиру сдала пока ты в командировке

Солнце еще толком не поднялось, только краешком выглядывало из-за горизонта, а я уже в такси трясся, в сторону дома. Командировка, чтоб ей, вымотала как сто чертей, но мысль о том, что вот-вот увижу Настюху, как батарейка энерджайзер под задницей. Хотел сюрприз ей устроить, не предупреждал, что так рано вернусь. Думал, завалюсь с цветами, а она спросонья глаза протрет и ахнет.

Подъехал к дому, расплатился, выскочил, аж подпрыгиваю от нетерпения. Ключи достаю, вставляю в замок – не проворачиваются. «Да что за чертовщина?» – ворчу себе под нос. Может, Настюха замок сменила? Да не, бред какой-то. Еще раз дергаю, сильнее давлю – ни в какую.

Тут дверь как бы это… не то чтобы открывается, а так, отъезжает на цепочке. В щель пялится мужик незнакомый, небритый, в майке растянутой. Я аж дар речи потерял.

– Вы кто? – спрашиваю, стараясь голос ровным сделать, хотя внутри уже колотит не по-детски.

Мужик щурится, будто я ему рассвет испортил.

– А тебе чего? – огрызается, будто это он тут хозяин, а я – незваный гость.

– Извините, – говорю, стараясь вежливость сохранить, хотя хочется уже в глотку вцепиться, – я вообще-то здесь живу. Это моя квартира.

Мужик хмыкает, цепь скидывает, дверь распахивает шире. Осматривает меня с ног до головы, будто приценивается.

– Ну, не знаю, кто ты там. Мне Елена Петровна квартиру сдала. Я тут живу, все по-честному.

Сердце в пятки ухнуло. Елена Петровна… Мама? Моя мама сдала мою квартиру? Пока я вкалывал, как проклятый, на какой-то стройке в Мухосранске?

– Постойте, – бормочу, пытаясь переварить этот бред. – Вы… вы что-то путаете. Это моя квартира. Ипотечная, на меня оформлена. Какая еще Елена Петровна?

Мужик плечами пожимает, достает из кармана бумажку мятую. Разворачивает, тычет мне под нос. Распечатка какая-то, договор аренды. И правда, в шапке – «Елена Петровна Смирнова». Мама, значит, постаралась. Только вот… какого лешего?

– А где… – язык заплетается, – а где моя девушка? Анастасия? Она здесь живет.

Мужик опять пожимает плечами.

– Никакой Анастасии не знаю. Я тут живу уже… – он в телефон смотрит, – две недели. Один живу. А до меня тут, говорит, баба какая-то жила, да съехала. Не знаю, что у вас там за девка.

Меня как кипятком ошпарило. Настюха… съехала? И мама… мама все это провернула? Кровь в висках стучит, аж в ушах звенит. Достаю телефон, руки трясутся, номер мамин ищу. Звоню. Гудки тянутся, как резина, секунды – как вечность.

Наконец, берет трубку, голос бодрый, даже веселый какой-то. Как ни в чем не бывало.

– Але, Лешенька, привет! Как командировка? Уже домой вернулся? Я как раз хотела тебе позвонить, новость рассказать!

Новость… Да я тут таких «новостей» уже нахлебался, что до конца жизни хватит. Сглатываю ком в горле, стараюсь говорить спокойно, хотя внутри все кипит.

– Мам, это… тут такое дело… Я домой приехал, а там… квартира сдана. Какой-то мужик живет. Это что такое?

Молчание в трубке повисает, но не неловкое, а какое-то… торжествующее, что ли? И потом, как обухом по голове, фраза:

– А, это… так это я. Да, Лешенька. Я тут… знаешь, подумала, пока ты там в своих командировках пропадаешь… чего квартире простаивать? Я ее сдала.

Сдала. Просто взяла и сдала. Мою квартиру. Без меня. Как будто так и надо. И голос такой… как будто о погоде говорит.

– Мам, ты… ты вообще понимаешь, что натворила? Это моя квартира! Моя собственность! Кто тебе вообще право давал ее сдавать?

И тут она выдает фразу, от которой у меня челюсть отвисает, а внутри все переворачивается:

– Я выгнала ту девчонку, а квартиру твою сдала, пока в командировке был! – заявляет мать тоном победительницы. Как будто медаль мне принесла.

– Кого выгнала?! – ору в трубку, уже не сдерживаясь. – Какую девчонку? Ты про Настю?! Ты что, выгнала Настю из моей квартиры?!

– Ну да, – отвечает мама, как само собой разумеющееся. – А что такого? Я же видела, что она… ну, не то что бы… не пара она тебе. Не ровня. И вообще, что она тут у тебя поселилась? Нечего тут… приживалкам всяким…

У меня аж слова пропадают. Мама… она… это что, ревность, что ли? Или… или просто… желание контролировать мою жизнь даже вот так, через мою квартиру?

– Мам, ты… – я пытаюсь подобрать слова, чтобы не сорваться на крик, но получается плохо. – Ты вообще… ты в своем уме? Кто тебе дал право лезть в мою личную жизнь? Кто тебя просил выгонять мою девушку из моего дома? И квартиру сдавать… ты хотя бы меня спросить не подумала?

– Лешенька, ну что ты так кричишь? – обижается мама в трубке. – Я же как лучше хотела! Квартира пустует, деньги лишними не бывают. А эта твоя… Настенька… ну, я же вижу, не подходит она тебе. Я же мать, я лучше знаю.

– Лучше знаешь?! – взрываюсь я. – Ты лучше знаешь, кто мне подходит?! Ты лучше знаешь, что мне делать со своей квартирой?! Мам, это моя жизнь! Моя квартира! И моя девушка! И ты… ты просто взяла и все разрушила!

– Да не разрушила я ничего! – голос мамин уже тоже начинает дрожать от обиды. – Я наоборот, порядок навела! Избавила тебя от… от… не пойми кого! А деньги, между прочим, на твой счет переводить буду! Вот увидишь, спасибо еще скажешь!

– Спасибо?! – смеюсь я истерически. – Мама, ты думаешь, я о деньгах сейчас думаю?! Ты хоть понимаешь, что ты сделала с Настей? Как она себя чувствует? Где она сейчас вообще? Из-за тебя!

Молчит. Замолчала, обиделась. Как всегда. Чувствую, сейчас еще и я виноватым окажусь.

– Мам, – говорю, стараясь хоть немного успокоиться, – послушай меня. Ты сейчас же… вот прямо сейчас, берешь телефон и звонишь этому мужику. Говоришь, что произошла ошибка, что квартиру ты сдала по ошибке, что ему нужно съехать. И деньги ему верни, за эти две недели, сколько он там жил. Поняла?

– Ну, Лешенька, ну что ты такое говоришь? – начинает мама ныть. – Договор же… неудобно как-то… и деньги… уже потратились…

– Мам, – перебиваю я резко, – я тебе последний раз повторяю. Либо ты сейчас же все это исправляешь, либо… либо я приезжаю к тебе, и мы будем разговаривать по-другому. И не по телефону.

– Ну хорошо, хорошо, – бормочет мама, уже совсем другим тоном, испугалась, значит. – Только не надо кричать… я сейчас… позвоню… разберусь…

– Разберись, – цежу сквозь зубы и отключаю телефон.

Стою посреди чужой квартиры, как оплеванный. Мужик этот, арендатор, смотрит на меня с опаской, понимает, что тут каша заварилась нешуточная. Мне до него сейчас вообще дела нет. Главное – Настя. Где она? Что с ней? Как она вообще пережила это выселение?

Набираю Настин номер, опять гудки. Сердце колотится, как бешенное. Ну же, возьми трубку, Настюха, прошу тебя. Возьми.

И вдруг – чудо. Отвечает. Голос тихий, какой-то сломленный.

– Алло? Это… Алексей?

– Настюха! – выдыхаю я. – Слава Богу! Ты где? Что с тобой? Как ты?

– Я… я нормально, – отвечает неуверенно. – У подруги… пока.

– Подруги? Какой подруги? Насть, что случилось? Мама тебе… она тебя выгнала, да? Из квартиры?

Молчание. И потом тихий всхлип. Все понятно и без слов. Выгнала. И как выгнала, еще неизвестно. Могу себе представить, как мама умеет «уговаривать».

– Настюш, послушай меня, – говорю как можно мягче, – милая, ты только не переживай. Я сейчас все улажу. Я разберусь с мамой, я… я все исправлю. Ты только скажи, где ты, я сейчас же приеду.

– Не надо, – тихо говорит Настя. – Не приезжай… сейчас… мне… неудобно. И вообще… не знаю… может, и не надо уже ничего.

– Что значит «не надо»? – не понимаю я. – Насть, ты что такое говоришь? Из-за маминой дурости ты… ты хочешь все бросить? Наши отношения? Из-за этого бреда?

– Леш, ну пойми, – голос Настин дрожит, – это же… это унизительно. Она меня просто выставила, как… как нашкодившую кошку. Без предупреждения, без объяснений. Просто пришла и… и все. Я… я себя так ужасно чувствовала. Я собрала вещи и ушла. Куда глаза глядят. Спасибо, подруга приютила.

– Я понимаю, Настюш, понимаю, – говорю, чувствуя себя последним гадом. – Но я же не знал! Я в командировке был! Если бы я был рядом, я бы ни за что не допустил… Поверь мне, пожалуйста. Я сейчас же поеду к маме, я… я заставлю ее извиниться. И перед тобой, и… и перед самой собой. Она поймет, что натворила.

– Не знаю, Леш, – вздыхает Настя. – Я… я так устала от всего этого. И от переезда, и от… от всего этого скандала. Может… может, нам лучше… отдохнуть друг от друга? Подумать…

«Отдохнуть друг от друга»… как гром среди ясного неба. Только этого еще не хватало. Чтобы из-за маминых выкрутасов я еще и Настю потерял. Нет, этого я не допущу.

– Настюш, – говорю твердо, – никаких «отдохнуть друг от друга». Я сейчас разберусь с мамой, и я приеду к тебе. И мы все обсудим. Лицом к лицу. Хорошо? Только скажи адрес. И я буду через час. Максимум.

Молчание. Слышу только тихое дыхание в трубке. И потом, еле слышно:

– Хорошо. Только… пожалуйста, не кричи на нее. На маму твою. Не надо скандалов. Просто… спокойно объясни ей, что она не права. Хорошо?

– Обещаю, – говорю, хотя знаю, что сдержать себя будет очень трудно. – Обещаю, постараюсь. Только скажи адрес.

Настя диктует адрес подруги, я записываю на листок. Прощаемся. Кладу трубку и чувствую, как внутри все сжимается в тугой комок. Злость, обида, чувство вины перед Настей, и… и какое-то отрезвление. Понимаю, что пора ставить маму на место. Хватит уже этих «материнских советов» и «лучших побуждений», которые оборачиваются черт знает чем. Пора провести черту. Иначе так и будет лезть в мою жизнь, пока совсем не задушит своей «заботой».

Разворачиваюсь к мужику, арендатору.

– Извини, – говорю, – тут такое дело… квартира мне самому нужна. Так что… нужно будет тебе съехать. Деньги за аренду тебе вернут, не переживай. Как только мама моя очухается.

Мужик смотрит на меня исподлобья, но спорить не решается. Видно, понял, что попал в переплет. Да и я сейчас не в настроении спорить. Мне сейчас только к маме, на «серьезный разговор».

Выхожу из квартиры, захлопываю дверь. Сажусь в такси, называю адрес мамы. И еду. Впервые за много лет еду к ней не с теплом и радостью, а с тяжелым сердцем и решимостью поставить все точки над «i». Потому что так больше нельзя. Потому что моя жизнь – это моя жизнь. И никто, даже мама, не имеет права в нее вот так бесцеремонно вторгаться. Потому что любовь и отношения – это хрупкие вещи, и маминой «заботой» их можно разбить вдребезги. И я этого не позволю. Больше не позволю.

Такси останавливается у маминого дома. Выхожу, захлопываю дверцу. Смотрю на окна квартиры на втором этаже. За ними – мама. Моя мама. Которая сейчас, наверное, сидит и думает, что все сделала правильно. Что «спасла» меня от «неподходящей» девушки. И квартиру мою «спасла» от простоя.

Глубоко вдыхаю. Иду к подъезду. Пора начинать этот разговор. Разговор, который назревал уже давно. Разговор о границах. О уважении. И о том, что взрослые дети тоже имеют право на свою жизнь. Даже если их мамы считают иначе.

Звоню в дверь. Сердце бьется как бешеное. Сейчас начнется. Сейчас все решится.

Мама открывает дверь почти сразу. Вид у нее – как у побитой собаки. Видно, звонок мой ее напугал. Или, может, голос в телефоне. Не знаю. Но выглядит она не такой самоуверенной, как утром.

– Леша… – говорит тихо, отступая в сторону, пропуская меня в квартиру. – Проходи… Я… я думала, ты…

Не дослушиваю. Прохожу в квартиру, осматриваюсь. Все как всегда. Те же обои, та же мебель. Запах пирогов с яблоками, как в детстве. И мама – все та же мама. Только вот… что-то сломалось между нами. Что-то важное. И сейчас нужно это починить. Или… или сломать окончательно.

– Мам, – говорю прямо с порога, стараясь держать голос ровным, как и обещал Насте, – нам нужно поговорить. Серьезно поговорить. И не о квартире даже. А о том, что ты себе позволяешь. И что больше это не повторится. Никогда.

Мама смотрит на меня испуганными глазами. Видно, поняла, что на этот раз шутки кончились. И что «Лешенька» больше не будет послушным мальчиком, который во всем слушается маму. На этот раз «Лешенька» вырос. И готов отстаивать свою жизнь. И свою любовь. Чего бы ему это ни стоило.

– Садись, мам, – говорю, показывая на диван. – Садись, и слушай. Внимательно слушай. Потому что я больше не буду повторять дважды.

Мама медленно садится на диван, опускает голову. Видно, что напугана. И это… это почему-то не радует. А только усиливает тяжесть на сердце. Потому что она все-таки мама. И я не хочу ее обижать. Но и позволять ей разрушать мою жизнь – тоже не могу. И не буду.

Глубоко вдыхаю и начинаю говорить. Говорить все, что накопилось за все эти годы. Все обиды, все недовольства, все… все материнское «лучше знаю». Говорю спокойно, но твердо. Объясняю, что люблю Настю, что ценю ее, что вижу с ней свое будущее. Объясняю, что квартира – моя, и только моя. И что никто не имеет права распоряжаться ею без моего ведома. Объясняю, что личная жизнь – это личная, и никто не имеет права в нее вмешиваться. Даже мама. Особенно мама.

Мама слушает, молчит, иногда всхлипывает. Слезы текут по щекам. Но я не останавливаюсь. Говорю все до конца. Все, что наболело. Все, что нужно было сказать уже давно.

И когда заканчиваю, в квартире повисает тишина. Тяжелая, напряженная тишина. Слышно только, как мама тихо плачет. И как бьется мое собственное сердце.

И потом, мама поднимает голову. Смотрит на меня заплаканными глазами. И говорит тихо-тихо, еле слышно:

– Прости меня, Лешенька… прости… Я… я правда хотела как лучше… Я просто… боялась… что ты… один останешься… без семьи… без детей… И эта… Настя… ну, не показалась она мне… серьезной… Я думала, что… что она тебя… не полюбит… как надо… Я дура… старая дура… прости меня…

Смотрю на маму и вижу – она искренне раскаивается. Вижу боль в ее глазах, и… и любовь. Материнскую любовь. И понимаю, что она действительно хотела как лучше. По-своему. По-матерински. Но получилось… как всегда. Через одно место.

Вздыхаю. Подхожу к маме, обнимаю ее. Крепко-крепко обнимаю. И говорю тихо:

– Ничего, мам. Все будет хорошо. Главное, что ты поняла. Главное, что ты услышала меня. А все остальное… все исправим. Квартиру вернем, с мужиком этим разберемся, Настю… Настю я обязательно верну. И все будет хорошо. Вот увидишь.

Мама обнимает меня в ответ, плачет уже не так горько. Чувствую, что напряжение начинает спадать. Конфликт… не то чтобы разрешился, но… сдвинулся с мертвой точки. И это уже хорошо. Это уже – первый шаг. К пониманию. К прощению. И к новым, более взрослым и уважительным отношениям между нами.

– Только, мам, – говорю, отстраняясь от нее, – давай договоримся. Раз и навсегда. Моя жизнь – это моя жизнь. Твоя жизнь – это твоя жизнь. Мы любим друг друга, мы – семья. Но у каждого из нас есть свои границы. И эти границы нужно уважать. Всегда. Поняла?

– Поняла, Лешенька, поняла, – кивает мама, вытирая слезы. – Прости меня еще раз… Я… я постараюсь… исправиться.

– Постарайся, мам, – улыбаюсь ей. – Постарайся. И тогда все у нас будет хорошо. Вот увидишь. Все обязательно будет хорошо.

И, глядя в мамины заплаканные, но уже посветлевшие глаза, я начинаю верить в эти слова. Верить, что все действительно будет хорошо. Что мы сможем наладить отношения, и с мамой, и с Настей. Что этот неприятный эпизод станет уроком для всех нас.

Уроком о границах, о уважении, и о том, что любовь – это не контроль, а доверие. И что именно доверие – самое главное в отношениях между близкими людьми. Даже между мамой и взрослым сыном.

Даже между мамой и его любимой девушкой. Доверие и уважение. Вот чего нам всем так не хватало. Но теперь… теперь, может быть, все изменится. К лучшему. Я очень на это надеюсь. Очень надеюсь.
Оцените статью
Поделиться на Facebook