Дочка, мне тебя подкинули под дверь, никому ты была не нужна, поэтому я тебя воспитала, — Призналась я дочери на её 18 лет

— Что это? — прошептала Мария, замерев на пороге собственного дома.

Свёрток лежал у самых её ног. Синий комбинезон, розовые щёки и испуганный взгляд. Ребёнок, маленькая девочка, завёрнутая в старый платок с выцветшим узором. Молчит, только глядит слезящимися глазами.

Мария оглянулась по сторонам. Сырой октябрьский рассвет. Деревня Верхние Ключи ещё спала, лишь дым из нескольких труб поднимался в серое небо. Никого на дороге, ни звука шагов, ни намёка на того, кто оставил этот странный подарок. — Да кто ж тебя… — она осеклась, медленно опускаясь на корточки.

Девочка потянула к ней пухлые руки. Год, может чуть больше. Чистая, накормленная, но заплаканная. И ни записки, ни документов.

— Папа! — крикнула Мария, подхватывая свёрток. — Папа, проснись!

Иван вышел из комнаты, протирая глаза. Морщинистое лицо, застиранная майка, плечи сутулые от тяжёлой работы. Он застыл в дверном проёме, глаза расширились при виде ребёнка. — Подкинули, — выдохнула Мария, голос против воли становился тише. — Открыла дверь, а она лежит. Ни души вокруг.

Иван медленно подошёл, осторожно провёл шершавым пальцем по нежной щеке девочки:

— Есть догадки?

— Да какие тут догадки? — внутри Марии поднималась волна смятения. — Нужно в районный отдел ехать. Это их забота, не наша.

— А если не найдут родных? — отец смотрел на девочку с какой-то затаённой надеждой. — Казённый дом, значит?

Девочка вдруг схватила Марию за палец. Крепко, отчаянно, будто боялась, что её отпустят. Что-то дрогнуло в груди женщины. Не умиление — скорее страх перед ответственностью. — Я не могу, пап. У меня ферма, работа, — она покачала головой. — Я только после Костика в себя пришла.

Развод был три месяца назад. Муж ушёл, спокойно сказав, что ему надоела деревня. Мария вернулась в отцовский дом с одним чемоданом и пустым взглядом.

— Дитя не виновато, — Иван осторожно коснулся платка. — Может, это небо тебе ответ дало.

— Какой ещё ответ? — фыркнула Мария. — Не говори глупостей.

Но руки её не разжимались. Девочка притихла, словно чувствуя, что решается её судьба.

На кухне запахло молоком. Иван грел банку на печке, пока Мария растерянно разглядывала ребёнка на столе. Копоть на потолке, треск поленьев, за окном — прелые листья. Мир казался прежним, но что-то безвозвратно изменилось. — Я отнесу её в сельсовет, — твёрдо сказала Мария. — После завтрака.

Но после завтрака пришлось стирать пелёнки, потом кормить второй раз, потом Иван принёс старую люльку с чердака, а там уже и день перевалил за середину.

В сельсовете только руками развели. Никаких пропавших детей, никаких молодых матерей в округе. Участковый записал что-то в блокнот, пообещал «принять меры» и явно потерял интерес.

— До утра пусть побудет у вас, — сказал он, зевая. — Утром отвезём в районный центр.

Вечером к дому подтянулись соседки. Новость разлетелась быстро.

— Ой, подкидыша взяла! — всплеснула руками Степановна, заглядывая в люльку. — Ещё неизвестно, чья кровь в ней.

— А своего-то так и не родила, — подхватила другая, многозначительно поглядывая на Марию. — Чужого взять проще, конечно.

Мария молчала, медленно нарезая лук. Нож стучал о доску резче обычного.

— Уйдите, — вдруг сказал Иван, поднимаясь со стула. — Все. Уйдите.

Когда дом опустел, Мария расплакалась. Беззвучно, зло, размазывая слёзы по щекам:

— Всё уже решили за меня, да? Ты и деревня вся?

— Ничего я не решал, — Иван достал из кармана деревянную фигурку лошадки. — Просто стругал и думал: может, вырастет — порадуется.

Девочка спала в люльке, посапывая во сне. Одна в целом мире, никому не нужная. Утром участковый не приехал. Ни днём, ни вечером. А на третий день Мария перестала ждать.

Она купила в сельпо детский шампунь, распашонки, соску. Соседки шептались у колодца, но она больше не обращала внимания.

Однажды, купая малышку, Мария вдруг произнесла:

— Маша будешь, как я… Ну раз уж судьба.

Имя прозвучало легко, словно всегда принадлежало этой черноглазой девочке. Иван, услышав, кивнул, будто давно ждал этого момента. Прошло два года. Весна сменила зиму, зелень покрыла огород. Маша бегала по двору, смеялась, гонялась за рыжей кошкой. Ходила, держась за Мариину юбку, повторяла за ней слова, упрямо складывала кубики.

Мария стояла на крыльце, держа в руках тот самый платок, в котором когда-то нашла дочь. Выстиранный, выглаженный, он казался теперь просто тканью, а не символом перевёрнутой жизни.

Она аккуратно сложила его и убрала в комод. Больше он был не нужен. Теперь у её дочери было имя. И дом. И будущее, связанное с ней прочнее любых кровных уз. Удалось сделать документы, всё оформить как надо.

— Мам, а правда, что я не твоя? — Маша стояла у двери в школьной форме, рюкзак прижат к груди как щит.

Мария замерла с половником в руке. Суп на плите забулькал, выплескиваясь на раскаленную поверхность. Девять лет прошло. Девять лет, а вопрос всё равно застал врасплох. — Кто тебе такое сказал? — голос Марии потяжелел.

— Сашка Веткин. Говорит, я подкидыш, — Маша шмыгнула носом. — И что настоящая мама меня бросила, потому что я плохая.

Мария медленно положила половник. В глазах потемнело от ярости. Сглотнула, чтобы не сказать лишнего.

В деревне все знали историю, но до сих пор никто не посмел сказать об этом Маше.

— Ты не плохая, — тихо произнесла она. — И я твоя настоящая мама. Просто…

— Без фотографий, — закончила Маша. — У всех есть фотографии, когда были маленькие. У меня — нет.

Иван кашлянул из своего угла. Последний год он болел часто, но держался, не жаловался. Помогал по дому, чинил крышу, когда было тепло. Сейчас же стоял февраль — злой, с метелями и коротким днём. — Фотоаппарата у нас не было, — сказал он, поднимаясь с кровати. — Деньги на лекарства уходили.

Маша внимательно посмотрела на деда, потом на мать. Что-то взрослое мелькнуло в детском взгляде — не обида, а понимание.

— Я задание не сделала, — сказала она тихо. — Надо рассказать о своей семье. С фотографиями.

— Я тебе помогу, — Мария вытерла руки о передник. — Расскажем как есть. Без фотографий, зато честно.

Вечером Маша сидела за столом, освещённым керосиновой лампой — свет опять отключили.

В тетради возник рисунок: женщина и девочка, держатся за руки. Над ними — солнце. Простой, детский, но в нём было всё, о чём не расскажешь учительнице.

Мария шила в углу. Старое платье превращалось в новое — для Маши. Узкие, почти мужские руки ловко орудовали иголкой. Иван снова кашлял за перегородкой. На следующей неделе в школе появились новые дети. Фермеры купили соседние поля, привезли семьи из города. Дети другие — в дорогих куртках, с телефонами, с историями про торговые центры и компьютеры.

— Подкидыш, подкидыш! — Сашка Веткин кривлялся во дворе, показывая на Машу пальцем. — Тебя в мусорном баке нашли!

Городские дети засмеялись. Маша стояла, сжав кулаки. Потом молча развернулась и побежала домой. Мария нашла её в сенях, между старыми вёдрами. Всхлипывающий комок в школьной форме.

— Доченька, — она опустилась рядом. — Не слушай их. Они глупые.

— Значит, правда? — Маша подняла заплаканное лицо. — Я подкидыш?

Мария молчала. Внутри всё скрутилось в узел. Врать дальше? Ждать, когда девочка узнает от других? — Людям лишь бы рот не закрывался! — вдруг выкрикнула она. — А ты — моя, поняла? моя!

Маша отпрянула, испуганная этим внезапным взрывом. Мария тут же пожалела о сказанном, но слов назад не вернёшь.

Неделю они жили в напряжении. Маша ходила в школу с трудом. Мария работала на ферме до изнеможения, возвращалась поздно. Разговоры не клеились. А потом случилось странное. Иван, который всегда держался в стороне от женских разговоров, неожиданно позвал Машу к себе. Она вошла настороженно, села на край кровати.

— Знаешь, что я тебе скажу, — медленно произнёс он, глядя в окно на заснеженные поля. — Если ниточка есть между вами, никакие слова не разорвут её.

Маша молча смотрела на его руки — грубые, в мозолях, но добрые. Руки, которые сделали ей деревянных лошадок и починили крышу над головой. — Даже если мама мне не родная? — спросила она шёпотом.

— Особенно тогда, — кивнул Иван. — Потому что такую ниточку сами выбирают. Она крепче.

Маша сидела, задумавшись. Потом тихо встала, пошла на кухню. Мария мыла посуду, скребла кастрюлю так, словно хотела содрать эмаль. Две пары рук обвились вокруг её талии. Маша прижалась к ней, уткнувшись лицом.

— Ты чего? — растерялась Мария.

— Ничего, — пробормотала Маша в передник. — Просто так.

Вечером, уложив дочь, Мария достала из ящика старый платок. Тот самый. Села на край кровати, погладила потёртую ткань.

— Маш, — позвала она. — Не спишь?

— Нет, — донеслось из-под одеяла.

— Иди сюда.

Маша подошла, кутаясь в ночнушку. Огонь в печи освещал её осунувшееся за эти дни лицо.

— Ты в этом ко мне пришла, — Мария протянула ей платок. — Прямо под дверь. Никакой записки, ничего. Я испугалась сначала… А потом уже не смогла отдать.

Маша осторожно коснулась ткани пальцами.

— Это не важно, кто кого родил, — продолжила Мария, глядя не на дочь, а куда-то в угол комнаты. — Главное, кто кого не бросил.

Письмо пришло в среду. Конверт с печатью медицинского колледжа. Маша вертела его в руках, не решаясь открыть.

— Да читай уже, — Мария вытирала руки о полотенце, стараясь скрыть волнение. — Не съест оно тебя.

Семнадцатилетняя Маша — серьёзная, в очках, с тяжёлой косой — стояла у окна. За стеклом цвела сирень, майское солнце прогревало землю после долгой зимы.

Они переехали в новую деревню два года назад. После того как не стало Ивана остаться в Верхних Ключах было невыносимо. Слишком много воспоминаний, слишком много чужих взглядов. Здесь их никто не знал. Никто не шептался за спиной. — Приняли, — тихо сказала Маша, пробежав глазами по строчкам. — Мам, меня приняли!

Мария улыбнулась. Сердце заныло от гордости и страха одновременно. Дочь уедет учиться. Вырвется из этой глуши, станет фельдшером. Будет носить белый халат и помогать людям. А она останется одна.

— Я так и знала, — сказала она, обнимая дочь. — Ты же у меня умница.

Вечером к ним заглянула соседка — Петровна, худая, с вечно встревоженным лицом. Принесла банку варенья, поздравила с поступлением, а потом, за чаем, вдруг сказала:

— Вы, наверное, не родная. Очень уж не похожи.

Маша замерла с чашкой у губ. Мария напряглась, готовая выставить гостью за дверь. — Это правда, — спокойно ответила Маша. — Я приёмная.

— Ой, прости, я не хотела, — смутилась Петровна. — Просто так подумалось.

— Ничего, — Маша пожала плечами. — Это не секрет.

Когда соседка ушла, Мария посмотрела на дочь с удивлением:

— Когда ты такой взрослой стала?

Маша улыбнулась, собирая чашки со стола:

— Ты же меня вырастила.

Утром, накануне восемнадцатилетия Маши, Мария проснулась с твёрдым решением. Пора. Скоро дочь уедет в город, начнёт новую жизнь. Лучше узнать всю правду от матери, чем случайно — от чужих людей. Она достала из шкафа старый платок. Выстирала его, просушила на солнце. Испекла любимый Машин пирог с крыжовником. Убрала в доме, словно готовилась к важному гостю.

Вечером они сидели на крыльце. Солнце клонилось к закату, окрашивая облака в розовый. Пахло травами, влажной землёй после полива. Где-то далеко щебетали птицы.

— Завтра уже восемнадцать, — сказала Мария, стискивая в руках чашку. — Взрослая совсем.

Маша кивнула. Она сидела рядом, длинные ноги вытянуты на ступеньках.

Она выложила на колени платок — тот самый, потёртый временем.

— Ты можешь злиться. Я не кровная мать, ты знаешь это. Но ты — мой смысл. Моя жизнь.

Маша молчала. Мария видела, как подрагивают её губы, как напряглись плечи. Маша медленно взяла платок. Её пальцы скользнули по истончившейся от времени ткани, изучая каждую потёртость, словно читая историю.

— В глубине души я всегда это чувствовала, даже когда совсем маленькой была, — проговорила она, голос едва уловим в вечерней тишине. — Не складывалась картина полностью.

— Что же молчала тогда?

— Страх не давал, — Маша обхватила плечи руками, защищаясь от вечерней прохлады. — Что услышу однажды: «Напрасно я тебя тогда подобрала. Обуза ты, ошибка моя».

Мария шумно выдохнула:

— Никогда. Ни на секунду.

Маша плакала. Беззвучно, как плачут взрослые люди, которые стесняются своих слёз. Потом медленно поднялась, подошла к Марии. Обняла, прижалась щекой к её волосам, уже тронутым сединой. — Я не злюсь, — прошептала она. — Я просто… благодарна. За всё. За то, что выбрала меня. И я тебя выбираю тоже.

Мария не выдержала. Впервые за долгие годы она рыдала в голос — не от горя, не от усталости, а от облегчения. Словно камень, который она носила внутри все эти годы, наконец исчез.

Утром Маша собирала вещи. Через неделю — отъезд в город, общежитие, новая жизнь. Мария смотрела, как дочь складывает книги, тетради, свой первый стетоскоп — подарок на день рождения. — В шкафу нашла, — Маша протянула матери конверт. — Это от деда, да?

Мария кивнула. Иван оставил письмо перед тем как его не стало, попросил отдать Маше, когда придёт время. Она забыла о нём, положив в дальний угол среди старых фотографий.

— Прочитаешь?

Маша аккуратно открыла конверт. Пожелтевший лист бумаги, неровный почерк:

«Машенька. Когда ты это прочтёшь, меня уже не будет. Но я хочу, чтобы ты знала: настоящая кровь — это не та, что в венах, а та, что в слезах и поступках. Ты — наша. Навсегда. Дед». Вечером они стояли на автобусной остановке. Мария держала в руках платок, теперь аккуратно сложенный. Протянула его Маше:

— Возьми. На память.

Маша покачала головой:

— Оставь себе. Это наша история. А я обещаю вернуться.

Автобус появился из-за поворота. Маша обняла мать в последний раз:

— Я твоя дочь. По выбору. Это важнее всего.

Мария стояла, глядя вслед уходящему автобусу. Платок грел ладони. В кармане лежало письмо от дочери — та написала его ночью и оставила на столе.

«Дорогая мама. Я знаю, что значит быть найденной. Теперь я хочу найти себя. Но я всегда буду помнить, откуда я родом — из твоей любви. Спасибо, что выбрала меня. Твоя Маша».

Источник
Оцените статью
Поделиться на Facebook
Вам также может понравиться

«Где твоя благодарность» — родственники мужа разразились. Но Эля уже всё для себя решила, она больше не собиралась подстраиваться

— Убирайся, пока я добрая! — голос Лены дрожал от напряжения, но она старалась держаться. Уперев руки в бока, она стояла в дверном проеме кухни, глядя на мужа, который, кажется, и не думал двигаться с места. — Лен, ну ты чего? — Андрей сидел за столом, лениво листая новости на телефоне. Его поза — расслабленная, почти наглая — только сильнее выводила ее из себя. — Я же ничего такого не сделал. — Ничего не сделал? — Лена шагнула вперед, ее глаза сузились. — Ты обещал забрать Машу из школы. Обещал! А я в итоге бегу через весь город, потому что ты опять забыл! Андрей поднял взгляд, слегка нахмурился, но тут же пожал плечами. — Ну, прости, замотался на работе. Бывает. — Бывает? — Лена почти сорвалась на крик, но сдержалась. — У тебя каждый день что-то бывает. Убирайся, Андрей. Я серьезно. Он посмотрел на нее с легкой усмешкой, будто не воспринимая слова всерьез, и это стало последней каплей. Лена схватила его куртку с вешалки в прихожей и швырнула в него. Куртка приземлилась на стол, задев стакан с водой. Тот покачнулся, но не упал. — Ладно, ладно, — Андрей поднял руки, словно сдаваясь, и медленно поднялся. — Пойду прогуляюсь, раз ты такая… нервная. Он вышел, хлопнув дверью чуть сильнее, чем нужно. Лена осталась стоять посреди кухни, чувствуя, как внутри все клокочет. Она не хотела, чтобы дело дошло до криков, но терпение лопнуло. Снова. Маша, их восьмилетняя дочь, выглянула из своей комнаты, держа в руках альбом для рисования. — Мам, вы опять ругаетесь? — спросила она тихо. Лена глубоко вдохнула, заставляя себя улыбнуться. — Нет, солнышко, просто поговорили. Иди рисуй, я сейчас приду. Маша кивнула и скрылась за дверью. Лена опустилась на стул, глядя на пустой стол. Ей вдруг стало невыносимо душно в собственной квартире. Она встала, открыла окно, впуская прохладный осенний воздух. Надо было что-то делать. Но что? *** Лена всегда считала себя терпеливой. Она выросла в небольшом городке, где все знали друг друга, где ссоры между соседями обсуждались за ужином, а семейные проблемы решались тихо, без лишних глаз. Когда она переехала сюда и встретила Андрея, ей казалось, что он — ее билет в новую жизнь. Он был обаятельным, с легкой улыбкой и умением говорить так, что все вокруг слушали. Они поженились через год после знакомства, а еще через два родилась Маша. Тогда Лена думала, что все у них будет как в книгах: дом, семья, общие планы. Но реальность оказалась другой. Андрей работал менеджером в автосалоне, и его рабочий день часто затягивался до позднего вечера. Он возвращался домой усталый, иногда раздраженный, и все чаще забывал о своих обещаниях. Лена, которая работала администратором в фитнес-клубе, тянула на себе дом, Машу, школьные собрания и бесконечные бытовые мелочи. Она не жаловалась — поначалу. Но с каждым годом Андрей все больше отдалялся, а она чувствовала себя одинокой в собственной семье. Сегодняшний день стал последней каплей. Маша ждала отца у школы почти час, пока Лена, отпросившись с работы, не примчалась за ней. Учительница посмотрела на нее с сочувствием, а Лена почувствовала, как щеки горят от стыда. Она ненавидела это чувство — будто она не справляется. Будто она плохая мать. Когда Андрей ушел, хлопнув дверью, Лена решила, что не будет сидеть и ждать, пока он «остынет». Она взяла телефон и написала сообщение сестре, Ирине, которая жила в соседнем районе. «Ир, можно я с Машей к тебе приеду? Надо проветриться.» Ответ пришел почти сразу: «Конечно, приезжайте. Ужин готов.» Лена собрала Машу, взяла ее рюкзак с альбомом и цветными карандашами и вышла из дома. На улице было прохладно, листья шуршали под ногами. Маша шла рядом, что-то напевая, и Лена почувствовала, как напряжение немного отпускает. Может, Ирина поможет ей разобраться. Или хотя бы выслушает. ** Квартира Ирины пахла свежим хлебом и чем-то пряным. Сестра, как всегда, была в своей стихии: на кухне кипела жизнь, на столе стояла миска с салатом, а в духовке что-то аппетитно шипело. Ирина была старше Лены на пять лет и всегда казалась ей опорой. Она работала врачом в поликлинике, воспитывала двоих сыновей и как-то умудрялась выглядеть так, будто у нее в сутках больше часов, чем у всех остальных. — Ну, рассказывай, — Ирина поставила перед Леной кружку с чаем. — Что у вас опять стряслось? Лена вздохнула, глядя, как Маша с братьями играет в гостиной. Она рассказала все: про забытые обещания Андрея, про Машу, про то, как устала быть той, кто всегда все держит под контролем. — Я просто не понимаю, — закончила она, глядя в кружку. — Он же не плохой. Он любит Машу, любит меня… наверное. Но я будто одна все время. И сегодня… я просто не выдержала. Ирина кивнула, задумчиво постукивая пальцами по столу. — Знаешь, Лен, я не буду тебе говорить, что делать. Но ты должна решить, чего ты хочешь. Ты хочешь, чтобы он изменился? Или ты уже не веришь, что это возможно? Лена молчала. Этот вопрос она задавала себе тысячу раз, но ответа так и не нашла. Она хотела семью. Хотела, чтобы Маша росла с отцом. Но какой ценой? — Я выгнала его сегодня, — призналась она наконец. — Сказала, чтобы убирался. Он ушел, но я знаю, что он вернется. Он всегда возвращается. — А ты хочешь, чтобы он вернулся? — Ирина посмотрела на нее внимательно. Лена не ответила. Вместо этого она перевела взгляд на детей, которые хохотали над какой-то игрой. Ей вдруг захотелось оказаться в их мире — где все просто, где можно смеяться без причины и не думать о том, что будет завтра. *** Андрей вернулся через три часа. Лена с Машей уже были дома. Когда ключ повернулся в замке, Лена напряглась. Она сидела на диване с книгой, которую даже не пыталась читать. Маша спала в своей комнате. Андрей вошел тихо, без обычной бравады. Он выглядел уставшим. Лена ждала, что он начнет говорить — оправдываться, шутить, как обычно. Но он просто сел на стул напротив и посмотрел на нее. — Лен, я не хочу, чтобы так было, — сказал он тихо. — Я знаю, что облажался. Не только сегодня. Я… я хочу попробовать все исправить. Она смотрела на него, пытаясь понять, насколько он серьезен. Такие разговоры у них уже были. Не раз. И каждый раз Андрей обещал, что изменится. А потом все возвращалось на круги своя. — Почему я должна тебе верить? — спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Ты всегда так говоришь, а потом снова забываешь. Про Машу, про меня, про все. Андрей опустил голову, и на секунду Лене показалось, что он сейчас встанет и уйдет снова. Но он остался. — Я не знаю, как доказать, — сказал он наконец. — Но я хочу попробовать. Для Маши. Для нас. Лена молчала. Она хотела верить. Хотела, чтобы все было как раньше, когда они смеялись вместе, когда Андрей приносил ей цветы без повода, когда они строили планы на будущее. Но сейчас перед ней сидел мужчина, которого она уже почти не узнавала. И все же что-то в его голосе заставило ее задуматься. — Хорошо, — сказала она наконец. — Но это последний шанс, Андрей. Я серьезно. Он кивнул, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на облегчение. Лена не знала, правильно ли она поступила. Но она знала одно: ради Маши, ради себя самой, она должна была попробовать. *** Прошла неделя. Андрей действительно старался. Он забирал Машу из школы, помогал с ужином, хотя готовил он так себе. Лена замечала его усилия, но внутри все еще оставалась настороженной. Она ждала, когда он снова сорвется, забудет, отмахнется. Но пока этого не происходило. Однажды вечером, когда Маша уже спала, Андрей предложил посмотреть старый альбом с фотографиями. Они сидели на диване, листая страницы, и Лена вдруг поймала себя на том, что улыбается. На одной из фотографий они с Андреем стояли на набережной, молодые, беззаботные, с глупыми улыбками. Тогда все казалось возможным. — Помнишь, как мы мечтали поехать в Италию? — спросил Андрей, глядя на ту же фотографию. Лена кивнула. Они часто говорили о путешествиях, но с рождением Маши и бытовыми заботами эти мечты отодвинулись на задний план. — Может, начнем планировать? — предложил он. — Не сейчас, конечно, но… со временем. Лена посмотрела на него. В его голосе не было обычной легкости, он говорил серьезно. И впервые за долгое время она почувствовала, что, возможно, у них есть шанс. — Может, — ответила она тихо. — Но только если ты не забудешь. Он улыбнулся, и в этой улыбке было что-то от того Андрея, которого она когда-то полюбила. *** Шли месяцы. Андрей не стал идеальным мужем, но он старался. Лена научилась говорить, когда что-то шло не так, вместо того чтобы молчать и копить обиды. Они начали проводить больше времени вместе — не только ради Маши, но и ради себя. Иногда Лена ловила себя на мысли, что снова ждет его возвращения с работы, как раньше. Не всегда, но все чаще. Маша росла, и ее радость от того, что папа теперь забирает ее из школы, была заразительной. Однажды она нарисовала семейный портрет — мама, папа и она сама, держащиеся за руки. Лена повесила рисунок на холодильник и каждый раз, проходя мимо, чувствовала тепло. Жизнь не стала идеальной. Были дни, когда Андрей снова опаздывал, когда Лена злилась, когда Маша капризничала. Но теперь они учились говорить об этом. Учились слушать. И, может быть, этого было достаточно.

— Я не собираюсь брать тебя с собой на корпоратив, Тань! Ты себя хоть в зеркало видела? Это же позор для меня и моей репутации

— Да как ты могла, мама, напасть на мою жену у неё же на работе? У тебя совсем мозгов нет

— Стоп, Раиса Геннадьевна! Теперь общаться с внуками вы будете под нашим с вашим сыном присмотром! И никак больше

— Раз я больше зарабатываю, то и решать дома всё теперь буду я! И мне плевать, что это твоя квартира

— Да твоя мать уже считает наш дом своим личным! Хотя, Ира, когда мы с тобой поженились, договорились, что никому не дадим лезть в нашу жизнь

— С какой стати я ОБЯЗАНА тебе помогать, сестрёнка? Ты и так у меня забрала уже всё, что только можно! Даже мужа

— Раз ты взял этот кредит до свадьбы, то и плати его сам! Почему я должна отдавать половину своей зарплаты на него

— Ты что, совсем ненормальная, сестрёнка? Зачем ты моей жене волосы обрезала? Откуда в тебе столько желчи

— Это я должна убирать бардак после твоих дружков и тебя? А ты ничего не перепутал, дорогой мой

— Нет, я сказала, милый мой! Меня не волнует, что на тебя на работе смотрят косо, покупать машину ради твоего статуса мы не будем

— Почему только я всегда должна помогать твоим родителям? Ты же их сын, вот и езжай с ними на дачу

— Делай что хочешь, но чтобы завтра утром мои вещи были дома! А сестра твоя, чтобы и близко больше не подходила к нашему дому

— Ваш сыночек сам предпочёл жить с вами, потому что я не собираюсь ему быть «мамочкой», как вы! Так что теперь живите с этим

— Вот сам теперь и разбирайся со своими дружками, выбивай с них долги, и придумывай, как нам заплатить за ипотеку, потому что я больше это

— Поставь подпись — и всё! Я сам кредит буду платить! Клянусь! — убеждал брат мужа

— Ты могла бы и войти в положение, а не выставлять мою мать попрошайкой! — взорвался муж