Как это не хочешь праздновать? Все родные ждут, готовятся, – свекровь недоуменно захлопала глазами

Юлия мыла чашки после ужина, стараясь сосредоточиться на струе воды и пене. За её спиной, за столом, сидела Нина Константиновна, свекровь.

Она медленно размешивала ложечкой уже остывший чай, ее взгляд, тяжелый и оценивающий, буквально прожигал спину невестки.

Роман, муж Юлии, листал новости на телефоне, стараясь не втягиваться в предгрозовое напряжение.

Нина Константиновна отложила ложку в сторону. Звонкий стук о блюдце заставил Юлию вздрогнуть.

– Юленька, я тут подумала, – начала свекровь сладковатым тоном, который невестка давно научилась распознавать как начало атаки. – В субботу твой день рождения. Я уже поговорила с тетей Машей, она испечет свой знаменитый медовик, а дядя Витя обещал замариновать шашлыки, он знает в этом толк. До этого мы посидим в кафе. Я столик в “Уютном уголке” забронировала, они как раз зал для небольших компаний освободили.

Юлия медленно вытерла руки о кухонное полотенце и обернулась. Сердце учащенно забилось. Она знала, что это неизбежно, но надеялась оттянуть разговор.

– Спасибо, Нина Константиновна, вы как всегда очень заботливы, – осторожно начала женщина. – Но… я в этом году не хочу большого празднования.

Тут же на кухне повисла глухая тишина. Роман оторвался от телефона, удивленно приподняв брови.

Нина Константиновна выпрямилась, словно ее ударили током. Вся ее сладковатость мгновенно испарилась.

– Как это… не хочешь? – спросила она, растягивая слова. Ее голос стал резче. – День рождения – это семейный праздник. Это традиция!

– Я понимаю, – кивнула Юлия, стараясь сохранять спокойствие. – Просто этот год был… очень напряженным. Мне просто хочется тишины. Провести день так, как я хочу. Может быть, мы просто вдвоем съездим с Романом за город погулять…

– Тишины?! – Нина Константиновна вскипела. Она резко встала, стул скрипнул по полу. – Юлия, это же эгоизм чистой воды! Все родные ждут, готовятся! Тетя Маша печь будет, дядя Витя шашлыки мариновать! А ты – тишины захотела?

Она сделала кавычки пальцами в воздухе, и ее лицо покраснело.

– Это же не просто твой каприз! Это нас всех касается! Что люди подумают и что скажут? Что мы в семье разобщены, что тебе на нас наплевать?

– Мама, ну… – попытался вставить слово Роман, но женщина его тут же перебила.

– Молчи, Рома! – рявкнула свекровь, даже не взглянув на сына. Ее взгляд был прикован к Юлии. – У нас в семье так не принято! Никогда не принято было! Дни рождения – это когда все собираются! Это святое! Это уважение к семье, к традициям! Она тряхнула головой, поправляя воображаемую непослушную прядь (хотя ее седые волосы были безупречно уложены). – Ты что, считаешь себя выше этих традиций? Выше семьи?

Юлия почувствовала, как комок непроизвольно подкатил к горлу. Годы уступок, улыбок сквозь зубы, праздников, которые она с трудом терпела, а не ждала, вдруг всплыли перед ней.

Невестка глубоко вдохнула, глядя прямо в горящие глаза свекрови.

– Нина Константиновна,” – сказала она тихо, но очень четко. – Я не считаю себя выше семьи. Я считаю себя человеком, у которого есть право решать, как провести свой день рождения. Это не про неуважение к вам или к тете Маше. Это про уважение к себе. Просто в этом году мне нужен не шумный стол, а… покой и возможность выбора.

– Выбора?! – Нина Константиновна фыркнула, презрительно скривив губы. – Выбор – это когда ты думаешь о других, а не только о себе! Традиции существуют, чтобы семья держалась! А ты их втаптываешь в грязь своими “хочу-не хочу”! Это просто… неблагодарность!

Женщина схватила свою сумочку и шарфик, который всегда носила, даже в теплую погоду.

– Я не могу это слушать! – заявила она драматично, направляясь к выходу. – Роман, поговори с женой! Объясни ей, что такое семейные ценности! Иначе…

Она не договорила, только многозначительно покачала головой и хлопнула дверью.

На кухне воцарилось глухое молчание. Юлия облокотилась о раковину, закрыв глаза, и почувствовала дрожь в руках.

– Юль… – осторожно начал Роман. – Ну что ты… Мама же просто переживает. Она привыкла по-другому.

Юлия открыла глаза. В них стояли не слезы, а усталая решимость.

– Роман, “переживает” – это когда беспокоятся за тебя, – сказала она устало. – А твоя мама переживает за свои представления о правильном. За то, “как люди подумают”. За свою власть решать за всех. Ты же понимаешь, что это мой день. Не ее, не тети Маши, не дяди Вити, а мой. И я хочу провести его тихо. С тобой. Без шумного застолья, на котором я должна улыбаться и благодарить за пересоленные шашлыки, которые мне не нравятся, и торт, от которого меня воротит.

Роман вздохнул и задумчиво потер переносицу. На его лице читалась растерянность.

– Я понимаю, что ты устала, Юль. Но мама… она не примет это просто так. Для нее это, действительно, как пощечина. У нас так не принято, ты же знаешь…

– А для меня, когда принято годами делать то, что мне не по душе, – это тюрьма, – отрезала Юлия. – Я не прошу тебя идти против матери, но я прошу уважать мое решение.

Она отвернулась и снова взяла в руки полотенце. Разговор с мужем был окончен.

Роман стоял посередине кухни, разрываясь между женой и матерью, между привычным укладом и тихой революцией, которую затеяла Юлия.

Наступила суббота. В квартире царило напряжение. Телефон именинницы молчал – Нина Константиновна явно объявила бойкот.

Роман же, напротив, разрывался от сообщений родни. Он то уходил в другую комнату, чтобы ответить, то возвращался с озабоченным лицом.

– Мама просто не понимает… Тетя Маша в обиде… Дядя Витя говорит, что мясо пропадает… – пробормотал мужчина за завтраком, избегая взгляда жены.

Юлия отпила кофе. Ее лицо было спокойным, но в глазах читалась усталая решимость.

– Я знаю. И мне жаль, что так вышло. Но я не меняю решения. Мы едем? – спросила она ровно.

– Едем, конечно, я же пообещал, – кивнул он, хотя энтузиазма в его голосе не было.

Они провели день в тихом загородном парке. Гуляли молча, слушали шелест листвы, пили кофе из термоса на берегу пруда.

Тишина, о которой мечтала Юлия, была достигнута, но она была наигранной. Роман был физически рядом, но мыслями явно витал где-то между недовольной матерью и чувством вины перед женой.

Вернувшись домой под вечер, они замерли. На коврике у двери стояла коробка. Роман открыл ее и увидел внушительный медовик, обильно смазанный глазурью и украшенный сахарными вензелями.

– От мамы, – констатировал он, не скрывая облегчения. – Видишь, она все же… она переживает…

– Поэтому не поздравила меня? Нет, Рома – этот медовик, как напоминание о том, что она все равно сделала, как считает нужным и что мои желания для нее ничего не значат.

– Может, ты ее как-то поблагодаришь? – неуверенно спросил мужчина, по пути подумав, что сморозил глупость.

– Серьезно? – лицо Юлии побледнело. – Серьезно? Ты считаешь, что я провела свой день рождения так, как хотела, и еще должна за это извиняться? Ты в себе вообще? Она даже не поздравила меня, но я должна перед ней распинаться?

Роман покраснел от стыда. Мужчина и сам уже понял, что сказал какую-то ерунду.

– Прости… действительно, я не подумал, – извинился перед ней Роман.

После того, как Юлия отстояла себя, Нина Константиновна на показ перестала с ней общаться.