Муж подослал свою маму

— Катя, успокойся, — Роман попытался взять ее за руку, но она отдернулась. Да так резко, что он едва не упал.
— Нет, не успокоюсь! Мне надоело молчать! — голос ее срывался, становился хриплым. — Надоело терпеть эти постоянные поучения!
Надоело чувствовать себя прислугой, которая все делает не так! Надоело слышать каждый день, что я не умею жить!
Ложка застыла на полпути ко рту Людмилы Васильевны. Та прищурилась, словно дегустатор редкого вина, и медленно опустила столовый прибор обратно в тарелку — аккуратно, чтобы не стукнуть о фарфор.

На ее губах застыла гримаса, которую Екатерина за полгода совместного проживания научилась распознавать безошибочно: вот-вот начнется очередная лекция о правильном ведении хозяйства.

— Катенька, милая, — произнесла свекровь таким тоном, каким объясняют детсадовцам правила поведения, старательно растягивая каждое слово, — а соли-то ты не жалела, верно?

Екатерина почувствовала, как желудок сжался в комок. Вот и началось. Опять.

— Вроде как обычно, — осторожно ответила она, продолжая есть свой суп. На вкус — абсолютно нормальный. Даже хороший. Морковка сладкая, картофель рассыпчатый, мясо мягкое.

— Ну да, ну да, — покачала головой Людмила Васильевна, и в этом покачивании слышалась целая симфония разочарования.

Ее серые волосы, уложенные в тугие волны, не шелохнулись — лак держал прическу мертвой хваткой.

— А лаврушку когда добавляешь? В самом начале?

«Господи, ну что за допрос!» — Екатерина стиснула зубы так, что заболели челюсти.

Ложка в ее руке задрожала — едва заметно, но все же. На кухне пахло укропом и лавровым листом, из окна доносился звук работающего во дворе трактора, а холодильник негромко гудел в углу — самые обычные звуки, которые раньше успокаивали, а теперь почему-то раздражали.

— В середине варки, — буркнула она, не поднимая глаз от тарелки.

— Ах, вот оно что! — свекровь всплеснула руками, будто Екатерина призналась в краже семейных драгоценностей. — А я-то думаю, отчего такой странный привкус! Совсем не то, что должно быть!

За столом повисла тишина. Роман усердно хлебал суп, старательно не поднимая глаз. Его темно-русые волосы прилипли ко лбу, а затылок покраснел пятнами.

Верный признак того, что муж чувствует неладное, но предпочитает не вмешиваться. Он сидел, сгорбившись, крепко сжимая ложку, словно она могла спасти его от необходимости принимать чью-либо сторону.

— Людмила Васильевна, — начала она, пытаясь сохранить спокойствие и складывая салфетку аккуратными движениями, — может, просто вкусы у всех разные?

— Да что ты, девочка! — рассмеялась свекровь, и смех этот резанул по ушам, как скрип мела по доске.

Она откинулась на спинку стула, поправила воротничок своей безупречно отглаженной блузки.

— Дело тут не во вкусах. Есть правильные способы готовки, проверенные годами, а есть… — она значительно замолчала, театрально подняв указательный палец, — ну, как получится.

Екатерина отложила ложку. Кусок не лез в горло. Она посмотрела на свои руки — они тоже дрожали теперь, совсем как у свекрови, когда та нервничала.

Только Людмила Васильевна дрожала от возмущения чужими промахами, а Екатерина — от бессильной злости.

— А хочешь, я тебя научу готовить по моему рецепту? — оживилась Людмила Васильевна, и глаза ее заблестели тем особенным блеском, какой бывает у учительниц, заметивших ошибку в тетради нерадивого ученика. — Ромочка его просто обожает! Правда, сынок?

Роман поперхнулся и закашлялся. Покраснел еще больше, даже уши стали пунцовыми.

— Мам, да ладно тебе… — пробормотал он, не отрывая взгляда от тарелки.

— Что «ладно»? — свекровь поднялась из-за стола, стул скрипнул под ней, и направилась к плите.

Она двигалась быстро, целеустремленно, как генерал, идущий в атаку.

— Вот прямо сейчас покажу! Катя, иди сюда, записывай. У тебя есть ручка? Бумага?

«Записывай»! Екатерина почувствовала, как в висках застучало. Словно она неумеха, которой нужно объяснять азы кулинарии.

— Не надо, — тихо сказала она, глядя на скомканную в кулаке салфетку. — Спасибо.

Но Людмила Васильевна уже копошилась в шкафчиках, доставая баночки со специями. Она действовала методично, как аптекарь, отмеряющий лекарство: сначала соль — крупная, морская, — потом черный перец горошком, потом лавровый лист в прозрачной банке.

Все у нее было разложено по полочкам, подписано аккуратным почерком, все блестело чистотой.

— Во-первых, соли нужно совсем чуть-чуть. Вот столечко, — она показала на кончике ножа крохотную горку белых кристаллов. — На трехлитровую кастрюлю — не больше!

А ты, наверное, от души сыплешь? Так все молодые делают, думают — больше значит вкуснее.

Екатерина молчала, сжав губы в тонкую линию. Внутри нарастал гул, как перед грозой.

Она смотрела на этот спектакль — на то, как свекровь с важным видом расставляет баночки, как трогает каждую специю кончиками пальцев, как поглядывает на нее с видом наставника, — и чувствовала, как внутри что-то медленно, но неотвратимо закипает.

— Во-вторых, лавровый лист добавляют за пять минут до готовности. А не в середине варки, как ты делаешь! — свекровь покачала головой с видом человека, объясняющего элементарные истины. — Ох, девочки нынешние… Мамы вас готовить не учили?

Вот тут что-то треснуло. Последняя тонкая ниточка терпения, которую Екатерина так старательно наматывала вокруг своего раздражения, оборвалась.

— Мою маму, — медленно проговорила Екатерина, поднимаясь со стула так резко, что он качнулся, — все соседи хвалили за готовку. И меня тоже.

До сих пор подруги просят рецепты. Мой оливье на Новый год разлетается первым, а пироги просят на каждый праздник, куда бы мы не шли.

— Ну, подруги — это одно, — снисходительно улыбнулась Людмила Васильевна, не прерывая своих манипуляций со специями. — А семья — совсем другое дело. Семью нужно кормить с душой, с пониманием, с любовью.

— Хватит! — взорвалась Екатерина. — Хватит уже сравнивать! «Ромочка любит», «Ромочка привык», «А вот Ромочка всегда говорил, что мои щи лучше»! Да я уже целый год слушаю эти песни! Каждый день!

Людмила Васильевна отпрянула от плиты, прижав руки к груди. Баночка с лавровым листом выскользнула из ее пальцев и покатилась по столу, рассыпая сухие листики.

— Катя! — воскликнул Роман, вскакивая из-за стола так быстро, что опрокинул солонку. — Ты что творишь?

— А что я творю? — Екатерина развернулась к мужу, и в ее глазах полыхало что-то отчаянное. — Я готовлю, убираю, стираю, а твоя мама каждый божий день находит, к чему придраться!

— Катенька, я же из лучших побуждений… — начала было свекровь, собирая рассыпавшиеся листики дрожащими пальцами.

— Из лучших? — Екатерина рассмеялась, и смех получился истерическим. — Людмила Васильевна, вы просто не можете смириться с тем, что ваш драгоценный сынок женился!

Что у него теперь есть жена, которая тоже умеет думать и готовить, и принимать решения!

— Катя, успокойся, — Роман попытался взять ее за руку, но она отдернулась. Да так резко, что он едва не упал.

— Нет, не успокоюсь! Мне надоело молчать! — голос ее срывался, становился хриплым. — Надоело терпеть эти постоянные поучения!

Надоело чувствовать себя прислугой, которая все делает не так! Надоело слышать каждый день, что я не умею жить!

Людмила Васильевна побледнела, прислонилась к столу. Ее аккуратная прическа слегка растрепалась, и это впервые за полгода делало ее похожей на обычную пожилую женщину, а не на идеально вышколенную домохозяйку.

— Я… я просто хотела помочь… — пробормотала она. — Научить, как лучше…

— Помочь? — Екатерина всплеснула руками, и в этом жесте было столько горечи, что даже Роман поморщился. — А может, стоило сначала спросить, нужна ли мне эта помощь?

Повисла тишина. Тяжелая, давящая, словно перед грозой. Роман мялся посередине кухни, переминаясь с ноги на ногу, явно не зная, на чью сторону встать. Его рубашка промокла под мышками, лицо покрылось потом.

— Рома, — тихо сказала Екатерина, и в голосе ее зазвучала странная усталость, — объясни мне, пожалуйста. Я правда такая никудышняя хозяйка? Настолько плохо готовлю, что твоей матери приходится меня переучивать?

Муж опустил глаза. Покраснел до корней волос, шея у него тоже стала красной.

— Нет, что ты… — пробормотал он. — Ты нормально готовишь…

— Тогда почему ты молчишь, когда твоя мама меня… воспитывает?

Роман глубоко вздохнул, провел рукой по лицу. Почесал затылок — эта привычка выдавала его с головой, Екатерина знала: так он делал всегда, когда чувствовал себя виноватым.

— Катя, ты не поймешь… — начал он, но слова словно застревали у него в горле.

— Попробуй объяснить. У нас есть время.

Еще одна пауза. Людмила Васильевна застыла, не решаясь пошевелиться. Даже часы как будто тикали громче.

— Я… — Роман судорожно сглотнул, потер ладонями лицо. — Катя, это очень сложно объяснить… Это я попросил маму тебе помочь.

У Екатерины перехватило дыхание. Мир как будто качнулся.

— Что? — выдохнула она.

— Я попросил ее… ну, подсказать тебе… — он говорил, не поднимая глаз, и голос его становился все тише. — Про готовку. Про то, как… как я привык.

— Зачем? — голос ее стал совсем тихим, почти шепотом.

— Потому что я… — Роман снова провел рукой по волосам, оставив их еще более взъерошенными. — Потому что я не мог сам сказать. Боялся.

— Что сказать?

Роман поднял на нее несчастные глаза — карие, с длинными ресницами, которые она когда-то считала красивыми.

— Что ты иногда… пересаливаешь, — выдавил он. — И что я не очень люблю много перца. Мне он кажется слишком острым. И… мне нравится попроще. Как мама готовила.

Екатерина почувствовала, как мир вокруг поплыл. Значит, все это время… Все эти месяцы она думала, что дело в характере свекрови, а оказывается…

— То есть, — медленно произнесла она, прислонившись к стене, — проблема не в том, что твоя мама не может удержаться от советов?

— Нет, — еле слышно пробормотал Роман, и щеки его стали еще краснее.

— А в том, что ты трус? — продолжала Екатерина. — Что ты не можешь сказать жене: «Давай готовить вместе, я покажу, что мне нравится»? Вместо этого ты подослал маму?

— Я боялся тебя обидеть… — залепетал Роман. — Ты же так старалась… А я не знал, как сказать, что мне не очень… Что я привык по-другому…

— Обидеть? — Екатерина прислонилась к столу. — Рома, а ты думал, как мне обидно слышать каждый день, что я никудышная хозяйка?

Людмила Васильевна тихонько поставила баночку на место и попятилась к двери.

— Я, пожалуй, пойду… — прошептала она.

Когда за свекровью закрылась дверь, Екатерина опустилась на стул. Руки и ноги вдруг стали тяжелыми, а злость ушла, оставив после себя странную пустоту.

— Катя, — Роман присел рядом, осторожно, как садятся рядом с больным. — Я полный …

— …, — согласилась она, не глядя на него. — Я целый год думала, что мне просто не повезло со свекровью. А оказывается…

— …тебе не повезло с мужем, — закончил Роман.

Екатерина кивнула, глядя на недоеденный суп в тарелках.

— А теперь? Научишься говорить правду? — спросила она.

— Попробую, — он взял ее руку, осторожно, будто она могла сломаться.

— Давай приготовим новый суп, — сказала Екатерина после долгой паузы. — Покажешь, какие специи любишь.

Роман улыбнулся. И морщинки в уголках глаз сделали его похожим на того парня, в которого она когда-то влюбилась.

— Идет. Только… — он смущенно почесал затылок, — я правда не умею готовить. Только смотрел, как мама делает.

— Ничего, — Екатерина поднялась и направилась к плите. —Главное — честно говори, что тебе нравится, а что нет.