Свекровь решила, что я плохая мать. После одного визита. Когда ребёнок ел пельмени, а не брокколи на пару

Анна аккуратно выловила из кастрюли последние пельмени и положила их в глубокую тарелку с зелёной каймой — ту самую, из набора, подаренного подругой на свадьбу. Лёша сидел за столом, болтая ногами и разглядывая рисунок на скатерти. У него был хороший аппетит, как у всех пятилеток, и особая любовь к пельменям. Он даже просил их на завтрак, если настроение позволяло.

— Горячие, не торопись, — сказала Анна, ставя перед сыном тарелку.

Он кивнул и сразу потянулся за ложкой. Вечер был спокойный: свет в кухне тёплый, с приглушённым жёлтым оттенком, за окном — ранняя весна с остатками грязного снега, а на стене тикали круглые часы с забавными нарисованными утками. Анна сняла с себя кардиган, поправила волосы и села рядом. На плите остывал чайник, но ей не хотелось ничего — только немного тишины и пару минут без мыслей.

Она открыла ноутбук, чтобы ответить на письмо от клиента, когда в прихожей щёлкнул замок. Через секунду дверь открылась — и с порога донёсся голос:

— А вот и я. Заехала посмотреть, как вы тут.

Анна отложила ноутбук. В кухню вошла Галина Андреевна — свекровь, в светло-сером пальто и с сумкой, из которой торчал хвост зелёного лука.

— Ужинаете? — её взгляд остановился на тарелке сына. — Это что… пельмени?

Анна улыбнулась, пытаясь сохранить дружелюбие:

— Да. У Лёши сегодня был активный день, он попросил их сам. Быстро, сытно, и он обожает их.

Галина Андреевна молча сняла пальто и повесила его на вешалку. Зашла на кухню, прошлась взглядом по раковине, где стояла пара тарелок, потом на Лёшину футболку — он умудрился поставить пятно от кетчупа. Потом взгляд упал на Анну, и в нём уже не было ни удивления, ни тёплого любопытства. Лишь прищуренная оценка.

— Внук должен питаться полезно, — заметила она. — Я вчера видела сюжет про детей, у которых с пяти лет начинается дефицит железа. Им брокколи на пару дают, шпинат с кедровыми орешками. А ты…

Она не договорила, но Анна поняла всё.

— У нас всё в порядке. Лёша растёт здоровым, энергичным, у него отличный аппетит, — спокойно ответила она.

— Энергичным — это когда по потолку бегает? Я слышала, у вас соседи снизу жаловались. Всё-таки у ребёнка должно быть расписание, чёткий режим… и питание, конечно, соответствующее. Сварила на скорую руку и сидит довольная. О пользе думать надо, а не о себе.

Анна встала и достала кружку. Хотела предложить чай, но передумала. Она чувствовала, как воздух в кухне стал плотнее, как будто кто-то медленно поднимает невидимую планку давления. Даже Лёша перестал жевать и стал украдкой поглядывать на бабушку.

— Я заглянула на пять минут, не бойся, — произнесла Галина Андреевна с оттенком заботливого сарказма. — Просто решила заехать, проверить. Максиму не успела позвонить, он, наверное, ещё на работе?

Анна кивнула. С недавних пор свекровь всё чаще приезжала без предупреждения. Сначала — просто заглянуть. Потом — принести кефир или варёную гречку. А теперь — явно что-то большее.

Лёша доел пельмени, вытер рот салфеткой и спросил:

— Мама, можно мультик посмотрю?

Анна кивнула. Он убежал в зал. Галина Андреевна уселась напротив и выпрямила спину.

— Я вот подумала. Может, тебе стоит немного отдохнуть. Ну правда. Работа, быт, ребёнок — всё на тебе. Устала, наверное?

Анна молчала. Она знала этот подход. Улыбка — как у врача перед уколом. А потом: «дай я тебе помогу», «пусть ребёнок пару дней у меня поживёт», «а я пока наведу тут порядок».

— Всё в порядке, — коротко ответила она. — Мне не нужна передышка. У нас с Лёшей — свой ритм. Я его знаю, чувствую.

— А вот я не уверена, что ты всё чувствуешь, Анна. Иногда нужна зрелая рука. Вот Лёша — он ведь ещё маленький. А мама, если она действительно заботится, должна предвидеть всё. Даже то, что не видно. Вот ты подумай.

Анна смотрела в пустую кружку. Её даже не злили эти слова — просто накатила странная усталость. Та, которая не проходит от сна. Которая угнетает.

Галина ушла минут через двадцать. Но ощущение её взгляда, запах духов и послевкусие «доброжелательных замечаний» остались. Позже, когда Максим вернулся домой, он сказал:

— Мам сегодня звонила. Сказала, Лёша ел вредную еду. Ты в порядке?

— Мне надоело, что твоя мать учит меня жизни. Скажи, я разве плохая мать и жена?

— Ну чего ты опять завилась? Она просто проявляет заботу.

Анна подняла голову от раковины. Она мыла посуду, под плеск воды, стараясь не думать о плохом. Но слова Максима. Каждое слово — как иголка. Опять он защищает мать.

— Вредную? Он ел пельмени. Не чипсы, не газировку. Домашнюю еду. Он любит их. Я не собираюсь кормить его сырыми пророщенными ростками и заставлять нюхать куркуму вместо ужина.

Максим пожал плечами.

— Я не спорю. Просто мама… волнуется.

Анна сдержала ответ. Молчание — её новая защита. Слова не действуют, когда человек заранее выбрал сторону. А Максим, кажется, выбирал удобство.

— Она предложила кое-что. Говорит, может, стоит ей пожить у нас немного. Помогать тебе. Порядок навести, Лёшей заняться. А ты отдохнёшь, восстановишься. Она говорит, ты выглядишь уставшей…

Анна аккуратно поставила тарелку в шкаф.

— Знаешь, я действительно устала. Но не от ребёнка. И не от быта. Я устала от того, что меня всё время оценивают. Ни один день не проходит без замечаний — то питание не то, то игрушки разбросаны, то книги не по возрасту.

Максим молчал. Он не умел спорить. А может, просто не хотел.

С этого вечера Анна начала получать сообщения от свекрови. Они приходили с утренним солнцем или ближе к полуночи. Фотографии «идеального завтрака для дошкольника», ссылки на статьи «Почему дети современных матерей страдают от гиповитаминоза», голосовые на две минуты, в которых говорилось, что любовь — это дисциплина, а свобода — опасность.

Она не отвечала. Просто смотрела, слушала и откладывала телефон. До первого звонка.

— Анна, я приготовила овощной суп. Привезу Лёше. Не надо спорить. Я всё уже собрала. Ему будет полезно. И, кстати, я договорилась с подругой — она врач, посмотрит его, просто так. Профилактика. Никому ещё не мешала.

Анна сидела на краю кровати, Лёша рылся в коробке с машинками. Телефон сжимала в руках. Она выдохнула.

— Не надо. Не привозите. Он уже поужинал. И он здоров.

— Пельменями?

— Да. С любовью. Можешь представить себе такое? — язвительно сказала невестка.

На том конце замолчали. А через два дня Галина Андреевна всё-таки приехала с сумкой. С кастрюлей, аптечкой, двумя книгами по детскому питанию и, как она выразилась, «списком небольших поправок к вашему режиму».

Максим не возражал. Он только устало сказал:

— Она же ненадолго. Просто я вижу — ты очень устала. Пусть побудет немного, поможет тебе с Лёшей.

Анна смотрела, как Галина выкладывает пакеты. Кефир. Каша в коробке, на которой был улыбающийся младенец. Сухофрукты, подписанные по дням недели. Стеклянная баночка с надписью «брокколи с куркумой».

— А где мясо? — спросила Анна.

— Не всё сразу. Мясо — нагрузка. Почки ещё не готовы. Мы начнём с лёгкой еды. У тебя ведь нет медицинского образования?

Анна отвернулась.

С этого дня кухня изменилась. Вместо смеха — щёлканье кухонных весов. Вместо вечернего чтения — дыхательные упражнения. Вместо привычной суеты — тишина, в которой было неуютно даже Лёше.

Анна чувствовала, что теряет не только пространство, но и самого себя.

Однажды вечером Лёша вернулся с прогулки молчаливым. Он снял куртку, сел в угол дивана и уткнулся в колени. Анна подошла и осторожно провела рукой по волосам:

— Всё хорошо?

— Бабушка сказала, что ты не умеешь быть мамой. Что ты плохая! Но ты же моя мама? Ты настоящая?

Анна замерла. Словно в ней всё перестало двигаться. Она наклонилась, обняла сына крепче, чем когда-либо.

— Я твоя мама, Лёшенька. Самая настоящая. Та, которая тебя чувствует. Та, которая знает, что тебе больно даже тогда, когда ты улыбаешься.

Он кивнул. И тогда она поняла: дальше — нельзя. Иначе она потеряет что-то важное. И себя. И сына. Она не знала, как быть с мужем. Разбивать семью не хотелось. А свекровь на место поставить нужно было. Решила понаблюдать со стороны и выждать подходящий момент.

На следующий день Анна не сказала ни слова. Ни утром, когда Галина Андреевна строго убрала с тарелки Лёши кусочек банана — «слишком сладкий». Ни днём, когда они втроём вышли на прогулку, и свекровь не позволила Лёше прыгнуть в лужу — «ботинки испачкает, да и вообще дети сейчас слишком распущенные». Ни вечером, когда вместо доброй сказки Галина включила аудиокнигу о правилах поведения для дошкольников.

Анна наблюдала за сыном. Как он сжимает в руках машинку и не играет. Как отвечает коротко. Как потупляет взгляд, будто чего-то стыдится.

Когда он заснул, свернувшись калачиком под своим пледом с динозаврами, Анна вышла на кухню. В комнате уже сидела Галина Андреевна. Пила кефир и делала пометки в маленьком блокноте.

— Завтра дам ему варёное филе. Без соли. Пора исключать всё лишнее. Он слишком возбудимый.

Анна тихо закрыла дверь и встала рядом с холодильником. Она не смотрела на свекровь. Только в голосе появился новый оттенок — ровный, без привычной мягкости.

— Завтра вы уезжаете.

Галина Андреевна подняла брови.

— Что?

— Вы соберёте свои вещи и уедете. Я благодарна за то, что вы хотели помочь. Но с нас хватит. Мне не нужна передышка. И Лёше не нужна переделка. Я не дам загубить ему детство.

Свекровь чуть откинулась на спинку стула. В голосе не было удивления — скорее, разочарование, будто она уже готовилась к этой сцене.

— Вот как. То есть, ты считаешь, что справляешься?

— Я не идеальная. Я могу дать ему пельмени, могу забыть погладить футболку. Но я его чувствую. Он — мой. Не проект, не объект для перевоспитания. Ребёнок, которому нужна мама, а не инструктор по ЗОЖ. Разве так сложно быть просто бабушкой?

— А ты уверена, что не ошибаешься?

Анна наконец посмотрела на неё.

— Каждый день сын жалуется. Но я рядом. И я слушаю его, а не расписание. Это важнее любого меню. Он здоровый ребенок, а вы со своим режимом его угнетаете.

Они замолчали. Только тиканье часов на стене напоминало о времени. Потом Галина встала, медленно допила кефир, выпрямила плечи и прошла мимо, не проронив ни слова.

Максим пришёл поздно. Уставший, рассеянный. Снял куртку, поцеловал Анну в щёку. Она ждала этой сцены — репетировала в голове каждую фразу. Но всё вышло иначе.

— Мама завтра уедет, — сказала она.

Максим замер.

— Это ты решила?

— Я просто сказала это вслух. На самом деле, мы оба это знали.

— Ты уверена?

Анна кивнула. И впервые за долгое время ощутила не тревогу, а покой.

Галина уехала утром. Без сцен, без драм, без лишних прощаний. Лёша помахал ей рукой, но не выбежал за ней на лестничную площадку, как раньше.

Анна закрыла дверь. Прислонилась к ней спиной и на мгновение замерла. Потом медленно прошла в кухню.

— Лёш, что хочешь на ужин?

Из комнаты донёсся радостный голос:

— Хочу котлетку с пюрешкой. Только чтоб с кетчупом! Как обычно!

Анна рассмеялась. И вдруг почувствовала: не всё так страшно. Можно ошибаться. Можно спорить. Можно не варить брокколи. Но нельзя — терять себя.

Лёша, набегавший во дворе с ребятами, уснул быстро. Он положил голову на подушку и прошептал:

— Спасибо, что ты моя мама. Я люблю тебя.

Анна сидела рядом, смотрела на него и гладила по волосам. Тихо. Без спешки. Ей не нужно было ничего доказывать. Ни свекрови. Ни мужу. Ни себе.

В кухне тихо шумел чайник. В воздухе пахло ванилью и чем-то домашним, привычным. Завтра снова будет утро, звонки, игрушки, споры, детский смех, работа. Обычная жизнь. Такая, как у многих. Но в этой — она будет сама.

А пельмени? Пельмени останутся. Потому что иногда любовь — это не брокколи на пару. Иногда — это просто тепло. Горячее, простое, своё.

Оцените статью
Поделиться на Facebook