– Ты никогда не будешь хорошей женой для моего сына! – твёрдо сказал он

Хрусталь мелодично позвякивал, отражая тёплый свет люстры. Ольга невольно залюбовалась игрой бликов на бокалах, расставленных вдоль безупречно накрытого стола. Классическая музыка, льющаяся откуда-то из глубины просторной гостиной, только подчёркивала торжественность момента. Девушка одёрнула своё простое тёмно-синее платье, в очередной раз пожалев, что не послушала Андрея и не купила что-то более… представительное.

– Итак, Ольга, – голос Виктора Павловича, доносящийся с противоположного конца стола, заставил её вздрогнуть. – Андрей говорил, вы… учительница?

В последнем слове явственно прозвучала едва уловимая пауза, словно говорящий подбирал наиболее вежливый вариант того, что собирался сказать. Ольга почувствовала, как напрягся сидящий рядом Андрей.

– Да, – она заставила себя улыбнуться, поднимая взгляд на отца своего жениха. – Преподаю литературу в старших классах.

Виктор Павлович чуть приподнял бровь, отправляя в рот маленький кусочек отбивной. Он неторопливо прожевал, промокнул губы салфеткой и только потом произнёс:

– Занятно. И как долго вы планируете… посвящать себя этому занятию?

Лариса Михайловна, до этого молча сидевшая рядом с мужем, негромко кашлянула:

– Виктор, дорогой, может быть…

– Я просто интересуюсь, – прервал он жену. – Ведь Андрей – будущий руководитель крупной компании. Я полагаю, вы понимаете, что определённый… социальный статус требует соответствующего окружения?

Ольга почувствовала, как предательски задрожали пальцы. Она аккуратно положила вилку, стараясь, чтобы звон о тарелку не выдал её волнения.

– Папа, – голос Андрея звучал напряжённо. – Давай не будем…

– Почему же? – Ольга мягко коснулась его руки. – Ваш отец задаёт вполне логичный вопрос.
Она посмотрела прямо в глаза Виктору Павловичу. В них читалось откровенное недоверие и что-то похожее на снисходительность.

– Я люблю свою работу, – произнесла она твёрдо. – И считаю её не менее важной, чем управление компанией. Мы формируем будущее – каждый по-своему. Вы растите бизнес, я – помогаю детям найти себя через литературу.

– Как поэтично, – Виктор Павлович едва заметно поморщился. – Но вы же понимаете, что амбициям моего сына этого… мало?

Музыка, всё ещё звучащая фоном, казалась теперь неуместно весёлой. Ольга почувствовала, как краска заливает щёки – не от смущения, от возмущения.

– А вы уверены, что знаете все амбиции вашего сына? – спросила она тихо.

Андрей резко выпрямился:

– Папа, ты несправедлив. Ольга…

– Неужели поддержка и любовь, – продолжила она, не давая Андрею договорить, – ценятся меньше должностей и денег?

В гостиной повисла тяжёлая тишина. Лариса Михайловна беспомощно переводила взгляд с мужа на Ольгу и обратно. Виктор Павлович медленно отложил приборы и откинулся на спинку стула.

– Вы действительно так думаете? – в его голосе появились стальные нотки. – Что любовь может заменить положение в обществе? Что ваши… высокие чувства помогут Андрею добиться успеха?

– Нет, – Ольга покачала головой. – Я думаю, что любовь даёт силы для достижения любых целей. И я верю в Андрея – не в его должность или банковский счёт.

– Как трогательно, – Виктор Павлович поджал губы. – Но в реальном мире…

– В реальном мире, папа, – Андрей накрыл ладонь Ольги своей, – я сам решаю, что для меня важно. И кто делает меня сильнее.

Звон упавшей вилки заставил всех вздрогнуть. Лариса Михайловна торопливо подняла её, пытаясь разрядить обстановку:

– Может быть, десерт? Я приготовила…
– Знаете, Ольга, – Виктор Павлович словно не слышал жену, – я всегда мечтал для сына о женщине, достойной нашей семьи. О той, кто разделит не только его чувства, но и образ жизни. Поймёт его обязательства, его положение…

– Ты сейчас говоришь не о жене, – тихо произнесла Ольга. – А о декорации для своих представлений об успехе.

Она почувствовала, как сильнее сжались пальцы Андрея. Виктор Павлович медленно поднялся из-за стола. Его лицо окаменело.

– Вы никогда не будете хорошей женой для моего сына, – твёрдо сказал он. – И чем раньше вы оба это поймёте, тем лучше.

Стул с грохотом отлетел – это вскочил Андрей:

– Хватит! Я не позволю…

– Сядь, – Ольга мягко потянула его за руку. – Всё хорошо.

Она поднялась, расправила плечи и улыбнулась Ларисе Михайловне:

– Спасибо за ужин. Всё было очень вкусно.

Затем перевела взгляд на Виктора Павловича:

– А вам спасибо за откровенность. Теперь я точно знаю, что должна доказать.

Она развернулась и направилась к выходу, чувствуя, как дрожат колени. Уже в дверях обернулась:

– И знаете что? Я докажу. Не потому что хочу соответствовать вашим стандартам. А потому что люблю вашего сына. И это – единственное, что имеет значение.
Андрей догнал её уже в прихожей. Молча помог надеть пальто, взял за руку и вывел на улицу. Только у машины притянул к себе:

– Прости за этот вечер. Ты была потрясающей.

Ольга уткнулась лицом в его плечо, наконец позволяя себе расслабиться:

– Знаешь, а ведь он прав в одном – я действительно не буду хорошей женой. Я буду лучшей.

Голова начинала раскалываться от бесконечных придирок. Ольга украдкой помассировала виски и в сотый раз напомнила себе – это всего лишь ещё одно испытание. Очередная проверка на прочность.

– Ну что вы застыли? Осталось всего два дня, а у нас конь не валялся, – Виктор Павлович нависал над ней, как грозовая туча. – Три звонка в ресторан, а толку? Вы хоть понимаете, что такое дегустационное меню?

“Не заводись, – мысленно приказала себе Ольга. – Просто делай своё дело”.
Она ещё раз просмотрела список блюд в телефоне. Всё было выверено до мелочей – от закусок до десертов. Но каждый пункт меню встречал сокрушительную критику.

– А это что такое? – Виктор Павлович ткнул пальцем в экран. – “Карамелизированная груша с базиликовым кремю”? На благотворительном вечере должны быть классические десерты. Это же не студенческая вечеринка!

– Шеф-повар “Европейского” готовил это блюдо для посла Франции, – тихо заметила Ольга.
– Посол Франции здесь не при чём. Гости ожидают…

– Чего именно? – она наконец подняла глаза. – Очередного скучного ужина с привычными блюдами?

Виктор Павлович осёкся. В кабинете повисла тяжёлая тишина.

– Вы понимаете, что ставите под удар репутацию всей семьи? – его голос стал обманчиво мягким.

– А вы понимаете, что иногда нужно рисковать? – Ольга сама удивилась твёрдости в своём голосе. – Да, я не знаю всех ваших негласных правил. Не умею с полувзгляда определять, какое вино подойдёт к какому сыру. Но я точно знаю одно – люди устали от пафоса и наигранности.

Она встала и подошла к окну. За стеклом накрапывал мелкий дождь, превращающий сад в размытую акварель.

– Знаете, мои ученики недавно ставили “Маленького принца”. Без fancy декораций, без дорогих костюмов. Просто искренне. И зал плакал. Потому что настоящие чувства всегда сильнее мишуры.

– При чём здесь…

– При том, что благотворительность – это не про понты, – она резко обернулась. – Это про помощь. Про сострадание. Про желание сделать мир чуточку лучше.

Виктор Павлович смотрел на неё с каким-то новым выражением. То ли удивление, то ли… уважение?

– И что вы предлагаете? – спросил он после долгой паузы.

– Давайте сделаем вечер особенным. Не очередной тусовкой богатых людей, а настоящим праздником добра. Пригласим детей из того детского дома. Пусть споют, пусть покажут что-то своё. Да, это нарушит протокол. Да, кто-то может поморщиться. Но разве не в этом суть? Показать реальных людей, которым мы помогаем?

В кабинет вошёл Андрей, замер на пороге, чувствуя напряжение.

– Что происходит?

– Происходит то, – медленно произнёс Виктор Павлович, – что твоя невеста решила превратить благотворительный приём в детский утренник.
– Папа…

– Нет, подожди, – он поднял руку. – Знаете, Ольга… Вы либо самая наивная, либо самая смелая девушка из всех, кого я встречал.

Он подошёл к столу, взял папку с документами:

– Делайте. Как хотите, так и делайте. Но учтите – если всё провалится…

– Если всё провалится, я первая признаю свою ошибку, – Ольга улыбнулась. – Но почему-то мне кажется, что у нас всё получится.

Когда Виктор Павлович вышел, Андрей обнял её сзади за плечи:

– Ты же понимаешь, что он специально всё это устроил? Проверял тебя.

– Понимаю, – она прикрыла глаза. – И знаешь что? Пусть проверяет. Потому что я не собираюсь становиться очередной идеальной женой из его представлений. Я просто буду собой. И либо он это примет, либо…

– Либо ему придётся смириться, – Андрей поцеловал её в макушку. – Потому что я тебя никому не отдам.

А дождь за окном всё лил, смывая границы между садом и небом. Как будто намекая – иногда нужно просто размыть привычные рамки, чтобы увидеть что-то настоящее.

“Я всё испортила”, – эта мысль преследовала Ольгу весь вечер. Дети из детского дома спели трогательно, но лица половины гостей будто окаменели. Щедрые пожертвования – да, но эти взгляды… Виктор Павлович был прав – она не знает этот мир.

Он и сейчас стоял в дальнем углу зала, демонстративно не замечая её. Только иногда бросал колкие взгляды, от которых хотелось провалиться сквозь землю.

– Не переживай, – шепнул Андрей, сжимая её руку. – Всё не так плохо.

“Плохо” случилось через минуту.
Звон разбитого бокала резанул по ушам. Ольга обернулась и похолодела – Виктор Павлович медленно оседал на пол, его лицо исказила гримаса боли.

– Только не это, – пробормотала она, бросаясь к нему.

Галдёж вокруг, чьи-то крики, запах приторных духов… Всё слилось в одно мутное пятно. Она действовала на автомате – то ли сработали курсы первой помощи, то ли что-то внутри просто щёлкнуло.

– Расстегните рубашку! – её голос звучал хрипло. – И ради бога, отойдите все!

Пульс прощупывался, но какой-то… неправильный. Частый, как испуганная птица. А потом вдруг – тишина под пальцами.

Страх накатил удушливой волной. Не за себя – за него. За Андрея, который смотрел на отца остекленевшими глазами. За Ларису Михайловну, которая билась в истерике где-то рядом.

Её руки начали надавливания, словно сами по себе. Раз-два-три… Рубашка на груди Виктора Павловича промокла от пота. Или от её слёз? Она не понимала.

– Давайте же… – шептала как мантру. – Ну давайте…

– Скорая… едет… – голос Андрея дрожал.
– Отец! – это прозвучало как крик о помощи. – Папа!

“Господи, – думала Ольга, продолжая массаж сердца. – Какая же я дура. Устроила тут революцию. Может, если бы не эти дети… если бы не моё чёртово упрямство…”

Виктор Павлович вдруг закашлялся, резко, надрывно. Его грудь поднялась в хриплом вдохе. Глаза распахнулись – мутные, непонимающие.

– Тихо-тихо, – Ольга удержала его, когда он попытался сесть. – Лежите спокойно.

Он смотрел на неё странно. Будто впервые видел. Губы шевельнулись:

– Оля…

Она не поверила своим ушам. Не “Ольга”, не “голубушка”, а просто – Оля. Как дочь назвал.

Потом был топот медиков, писк кардиографа, суета с носилками. Она стояла в стороне, вытирая мокрое от слёз лицо. Андрей обнял её за плечи:

– Ты как?

– Я… не знаю.

И это была чистая правда. Она действительно не знала – что теперь будет, как жить с этим комом в горле, с этим страхом в сердце. С этим неожиданным “Оля”, которое до сих пор звенело в ушах.

В машине скорой помощи Виктор Павлович вдруг схватил её за руку. Просто сжал пальцы и отпустил. Но этот жест сказал больше любых слов.

“Всё будет хорошо”, – подумала Ольга. И впервые за вечер поверила в это.

Свадебное шампанское пенилось в бокалах. Зал ресторана, украшенный живыми цветами, гудел от голосов и смеха. Ольга поймала своё отражение в зеркальной колонне – белое платье, счастливая улыбка, растрепавшаяся причёска. Настоящая. Живая.

– Я хочу сказать тост.

Голос Виктора Павловича заставил её вздрогнуть. После больницы он изменился – будто что-то надломилось в его железном характере. Или… наоборот, что-то оттаяло?

Он поднялся, опираясь на трость – врачи настояли, хотя он ворчал, что это “делает его похожим на старика”. Обвёл взглядом притихший зал.

– Знаете… – его голос вдруг дрогнул. – Я всю жизнь гордился тем, что умею разбираться в людях. В их слабостях, их… цене.

Ольга почувствовала, как напрягся рядом Андрей. Положила свою руку на его – тихо, мол.

– Я любил повторять, что всё знаю о жизни, – Виктор Павлович усмехнулся. – О том, что правильно, а что нет. Кто достоин моего сына, а кто…

Он замолчал, разглядывая бокал в своей руке.
– А потом я чуть не умер, – сказал он просто. – И знаете, что я понял в ту минуту? Что все мои грандиозные представления о жизни – чепуха. Что по-настоящему важно только одно – кто будет рядом, когда тебе плохо. Кто не побоится испачкать дорогое платье, делая тебе искусственное дыхание.

По залу прокатился негромкий смешок. Ольга почувствовала, как краснеет.

– Когда я очнулся в больнице, – продолжил Виктор Павлович, – первое, что я увидел – это заплаканное лицо девушки, которую я считал недостойной нашей семьи. Девушки, которая только что спасла мне жизнь. И знаете, о чём я подумал?

Он повернулся к молодожёнам:

– Я подумал – какой же я идиот.

Теперь смех в зале звучал громче. Даже Лариса Михайловна прыснула в салфетку.

– Я был не прав, – Виктор Павлович смотрел прямо на Ольгу. – Когда сказал, что ты никогда не будешь хорошей женой для моего сына. Потому что ты уже стала… прекрасной дочерью для меня.

Она не выдержала – встала, шагнула к нему. Он неловко обнял её одной рукой:

– Прости старого дурака, девочка.

– Папа… – всхлипнула она.

Это слово вырвалось само собой. Она испуганно замерла, но Виктор Павлович только крепче прижал её к себе.

Зал взорвался аплодисментами. Кто-то смахивал слёзы, кто-то уже требовал “горько”. А Ольга стояла, уткнувшись в накрахмаленную рубашку свёкра, и думала – вот оно, счастье. Не в деньгах, не в статусе. А в этом простом “прости”, в тёплых объятиях, в любви, которая сильнее любых предрассудков.

– Ну что, – шепнул ей на ухо Виктор Павлович, – теперь моя очередь учиться? Только не заставляй меня петь с детьми из детского дома.

Она рассмеялась сквозь слёзы:

– Не буду. Но на благотворительном вечере в следующем месяце…

– Даже не начинай, – притворно проворчал он. – Хотя… может, ты и права. Пора меняться.
Андрей подошёл к ним, обнял обоих:

– Всё-таки она особенная, да, пап?

– Да, сынок, – Виктор Павлович улыбнулся – легко, светло, как-то по-новому. – Она сделает тебя счастливым. Теперь я это знаю точно.

А за окнами ресторана догорал закат, окрашивая небо в нежно-розовые тона. Будто сама природа праздновала победу любви над предрассудками, тепла над холодом, жизни над условностями. И это было прекрасно.

Оцените статью
Поделиться на Facebook