Эй, вы что делаете?! — крикнула я, подбегая. — Отпустите ребёнка!

Вчерашний день начался как самый обычный. Солнце, детская площадка, смех детей. Мой сын, Артём, четырёх лет, носился по горкам, катался на качелях, строил замки из песка. Он такой — всегда в движении, но никогда не задирается, не толкается. Просто играет, как все дети. Я сидела на скамейке неподалёку, листала телефон, иногда поглядывала на него. Обычная картина, знакомая каждой маме.

Но в какой-то момент я услышала крик. Не детский визг, не плач, а грубый, взрослый голос. Мужской. Подняла глаза — и сердце ушло в пятки. Какой-то мужчина, лет сорока, здоровый, как шкаф, орал на моего Артёма. Мой малыш стоял у качелей, сжав кулачки, и смотрел на этого громилу снизу вверх. Я вскочила, бросила телефон на скамейку и побежала к ним.

— Ты что творишь, мелкий?! — орал мужик. — Моя дочь тут катается, а ты лезешь! Убери свои лапы, кому сказал!

Артём, мой смелый, но такой маленький Артём, пытался что-то пискнуть в ответ, но голос его дрожал. Я видела, как он пытается не заплакать. А этот тип, не стесняясь, схватил моего сына за руку и дёрнул так, что тот чуть не упал.

— Эй, вы что делаете?! — крикнула я, подбегая. — Отпустите ребёнка!

Мужик повернулся ко мне. Лицо красное, глаза злые. Он не просто злился — он был в ярости. И вместо того, чтобы отпустить Артёма, он сжал его руку ещё сильнее. Мой сын вскрикнул.

— А ты кто такая? — рявкнул он. — Мать, что ли? Научи своего сопляка, как себя вести, а то я научу!

Я почувствовала, как кровь прилила к вискам. Внутри всё кипело, но я пыталась держать себя в руках. Говорят же: не вступай в конфликт, будь спокойнее, попробуй договориться. Я сделала глубокий вдох и сказала, стараясь говорить ровно:

— Пожалуйста, отпустите моего сына. Он просто играл. Давайте разберёмся спокойно.

Но он не собирался успокаиваться. Он отпустил Артёма, но тут же шагнул ко мне, вплотную. Я почувствовала запах перегара. Он тыкал пальцем в мою сторону, орал, брызгая слюной:

— Вы все такие, мамаши! Распустили своих детей, а потом удивляетесь, почему они мешают нормальным людям! Твой сын чуть не сбил мою дочь с качелей! Ты вообще за ним следишь?!

Я посмотрела на Артёма. Он стоял за мной, вцепившись в мою ногу, и плакал. Тихо, но слёзы катились по щекам. У меня внутри всё перевернулось. Я снова попыталась говорить спокойно:

— Никто никого не сбивал. Дети играют, это площадка. Давайте не будем кричать, хорошо? Если что-то случилось, я извинюсь, но не надо хватать моего ребёнка.

Но он не слушал. Он снова повернулся к Артёму и сделал резкий выпад, будто собирался его ударить. Я даже не успела подумать — просто встала между ними, оттолкнув его. Он пошатнулся, но тут же схватил меня за руку. Сжал так, что я почувствовала, как кости хрустнули. Боль была невыносимая. Я не выдержала и ударила по лицу этого мужика.

Он отшатнулся, схватившись за лицо, и на секунду замолчал. Вокруг повисла тишина — такая, что я слышала только своё тяжёлое дыхание и тихие всхлипы Артёма за спиной. Другие родители на площадке замерли, дети перестали бегать. Все смотрели на нас. Я стояла, сжав кулаки, готовая, если что, ударить ещё раз. Сердце колотилось так, будто сейчас выскочит из груди.

— Ты… ты что, с ума сошла?! — наконец выдавил он, потирая скулу. Глаза его горели злобой, но теперь в них было ещё что-то — удивление, что ли. Будто он не ожидал, что женщина, да ещё такая, как я — невысокая, худенькая — посмеет дать ему отпор.

— Не трогай моего сына, — сказала я, и голос мой дрожал, но не от страха, а от ярости. — И меня не трогай. Ещё раз поднимешь руку — пожалеешь.

Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут подбежала женщина — видимо, его жена. Худощавая, с перепуганным лицом, она схватила его за рукав.

— Олег, хватит! Пошли отсюда, — затараторила она, оглядываясь на меня и на толпу. — Что ты делаешь? Это же дети, площадка!

— Да эта дура мне в челюсть заехала! — рявкнул он, тыча в меня пальцем. — Я просто хотел, чтобы её сопляк не мешал нашей Маше!

— Олег, замолчи! — шикнула она, оттаскивая его. — Ты опять за своё? Пошли, я сказала!

Он ещё раз зыркнул на меня, пробормотал что-то вроде «ещё увидимся» и, наконец, пошёл за ней к выходу с площадки. Их дочка, лет пяти, в розовом платье, семенила следом, оглядываясь на нас. Я заметила, что она тоже плачет. И в этот момент мне стало… не то чтобы стыдно, но как-то тоскливо. Не за себя, не за этого Олега, а за детей. За то, что они всё это видели.

Я повернулась к Артёму. Он всё ещё держался за мою ногу, уткнувшись лицом в джинсы. Я присела, обняла его, прижала к себе.

— Всё хорошо, малыш, — шептала я, гладя его по голове. — Никто тебя больше не тронет. Мама рядом.

— Он… он меня сильно дёрнул, — всхлипнул Артём. — Я не хотел… я просто качался…

— Я знаю, знаю, — сказала я, чувствуя, как слёзы подкатывают к глазам. — Ты ни в чём не виноват. Это дядя был неправ.

К нам подошла другая мама, молодая, с коляской. Она видела всю сцену и теперь смотрела на меня с какой-то смесью сочувствия и восхищения.

— Ты молодец, — тихо сказала она. — Я бы, наверное, растерялась. Но этот мужик… это же кошмар. Как можно так на ребёнка орать? И тебя ещё хватать!

— Спасибо, — пробормотала я, всё ещё обнимая Артёма. — Я… я даже не думала. Просто сделала.

— И правильно сделала, — кивнула она. — Такие, как он, только силу понимают. А то, что он тебя за руку схватил… это вообще за гранью. Ты полицию не хочешь вызвать?

Я покачала головой. Честно говоря, в тот момент я просто хотела увести Артёма домой, обнять его покрепче, напоить какао и забыть этот кошмар. Полиция, разбирательства — это всё потом. Хотя, может, и стоило бы. Но тогда я была слишком на взводе, чтобы думать о таких вещах.

Мы с Артёмом собрали его игрушки и пошли домой. По дороге он держал меня за руку так крепко, как никогда раньше. А я всё прокручивала в голове ту сцену. И знаете, что самое странное? Я не жалела, что ударила. Ни капли. Если бы этот Олег снова полез к моему сыну, я бы сделала то же самое. Но в то же время меня грызла какая-то тревога. А что, если я перегнула? Что, если я могла решить всё иначе? И главное — как это скажется на Артёме? Он ведь видел, как его мама бьёт взрослого дядю. Что он теперь думает?

Дома, пока Артём смотрел мультики, я сидела на кухне с чашкой чая и пыталась собраться с мыслями. Муж, Саша, ещё не вернулся с работы, но я знала, что надо будет всё ему рассказать. И я боялась его реакции. Саша у меня спокойный, рассудительный. Он всегда за то, чтобы решать конфликты мирно. А тут я, как какая-то уличная бойчиха, врезала мужику по лицу. Что он скажет?

Когда Саша пришёл, я всё ему выложила. С самого начала — как Артём играл, как этот Олег орал, как схватил сына, а потом меня. Рассказывала, и слёзы сами текли. Не от страха, не от стыда — от того, как обидно было за Артёма. За то, что какой-то чужой взрослый человек посмел так с ним обойтись.

Саша слушал молча, только хмурился всё сильнее. Когда я дошла до момента, где я ударила Олега, он поднял брови.

— Ты серьёзно ему врезала? — спросил он, и в голосе было что-то похожее на удивление.

— Серьёзно, — кивнула я, вытирая слёзы. — Саш, я не могла иначе. Он меня за руку так сжал, я думала, сейчас сломает. И он к Артёму лез! Я… я просто защищала сына.

Саша помолчал, глядя в стол. Потом встал, подошёл ко мне и обнял.

— Ты правильно сделала, — сказал он тихо. — Если бы я там был, я бы ему не только по лицу врезал. Никто не имеет права трогать нашего сына. И тебя.

Я уткнулась ему в плечо и разревелась по-настоящему. Все эмоции — страх, злость, облегчение — вылились разом. Саша гладил меня по спине и повторял, что всё будет хорошо. А потом добавил:

— Но знаешь, в следующий раз зови меня. Я разберусь. Не хочу, чтобы ты из-за таких уродов рисковала.

Я кивнула, но в глубине души подумала: если кто-то снова тронет моего ребёнка, я и без Саши разберусь. Потому что материнский инстинкт — это такая сила, которую не остановить. Не знаю, поймут ли меня те, у кого нет детей. Но те, кто хоть раз видел, как их ребёнок плачет от страха, точно поймут.

На следующий день я всё ещё была на взводе. Артём, к счастью, вроде бы отошёл — играл, смеялся, как обычно. Но я заметила, что он стал чаще оглядываться на меня, будто проверяя, рядом ли я. Это разбивало мне сердце. Я начала думать: а что, если тот Олег вернётся? Что, если он захочет отомстить? Или, хуже, подаст на меня заявление? Я же его ударила, и свидетелей было полно. Хотя, с другой стороны, он первый меня схватил. И свидетели это тоже видели.

Я решила поговорить с подругой, Леной. Она у меня юрист, всегда помогает разобраться в таких делах. Позвонила ей, рассказала всё. Лена выслушала и сразу сказала:

— Свет, ты действовала в рамках самообороны. Он тебя схватил, причинил боль — это уже нападение. Плюс он угрожал ребёнку. Если что, свидетели подтвердят. Но, честно, я бы на твоём месте написала заявление первой. Такие, как он, могут потом всё перевернуть и выставить тебя виноватой.

— Заявление? — переспросила я. — Лен, я не хочу всей этой возни. Я просто хочу, чтобы нас оставили в покое.

— Понимаю, — вздохнула она. — Но подумай. Если он псих, он может вернуться. Или начнёт трепаться, что ты на него напала ни с того ни с сего. Лучше подстраховаться.

Я пообещала подумать, но пока так и не решилась. Может, я просто устала. Или надеюсь, что всё само рассосётся. Но Лена права — такие, как этот Олег, редко успокаиваются. И всё же я не хочу, чтобы эта история тянулась дальше. Хочу просто жить, растить сына, радоваться его смеху. А не бегать по судам из-за какого-то агрессивного типа.

Теперь я часто думаю: как бы вы поступили на моём месте? Врезали бы, как я? Или попытались бы решить всё словами? А может, сразу вызвали бы полицию? Я не знаю, есть ли правильный ответ. Знаю только, что в тот момент я сделала то, что считала нужным. И, честно, сделаю ещё раз, если кто-то посмеет тронуть моего ребёнка.

Материнская любовь — это не только обнимать и читать сказки на ночь. Это ещё и готовность встать стеной между своим ребёнком и любой угрозой. Даже если эта угроза — взрослый мужик, который думает, что ему всё позволено. И я не жалею, что показала ему, что это не так.