Если ты любишь, то не станешь делить имущество

Я складывала вещи в чемодан, и каждая футболка, каждая пара носков казалась мне одновременно и такой знакомой, и такой чужой. Двадцать лет — это много или мало? Мои руки работали сами по себе, как заведенные, а в голове крутилась одна и та же мысль: «Неужели это происходит на самом деле?»

Игорь сидел на кухне. Я слышала, как он изредка постукивал пальцами по столу — привычка, которая раньше выводила меня из себя, а сейчас вызывала только тупую боль где-то под ребрами. Тишина в доме стояла такая густая, что, казалось, ее можно было резать ножом. Только часы тикали — те самые, которые мы купили на нашу первую годовщину свадьбы.

Я застегнула чемодан и на секунду замерла, разглаживая ладонью его потертую поверхность. Глубоко вдохнула и вышла на кухню. Игорь даже не поднял глаз. Он просто сидел, обхватив чашку с давно остывшим чаем, и смотрел в никуда.

— Я подаю на развод, — сказала я, удивляясь тому, как спокойно прозвучал мой голос.

Я ждала… чего? Возражений? Криков? Слез? Но Игорь только кивнул и наконец посмотрел на меня. В его взгляде не было ни удивления, ни боли — только усталость.

— Хорошо, — ответил он тихо. — Только давай без дележки. Не по любви это.

Что-то внутри меня оборвалось. Не по любви. Как просто он это сказал, словно констатировал погоду за окном. А ведь я готовилась к этому разговору неделями, прокручивала в голове десятки вариантов, репетировала фразы, которые должны были звучать достойно и гордо.

— Что значит «без дележки»? — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

— То и значит, — пожал плечами Игорь. — Я тебя не держу. Ты хочешь уйти — уходи. Но давай не будем превращать это в базар.

Я почувствовала, как щеки загорелись от обиды. Двадцать лет совместной жизни, и всё, что он может сказать — «не будем превращать это в базар»? А как насчет нашего дома, который мы выбирали вместе? Как насчет мебели, которую я так любовно подбирала? Как насчет всего, что было «нашим»?

— И что, ты думаешь, я просто возьму и уйду в никуда? — в моем голосе наконец прорезались нотки возмущения.

— У тебя есть куда пойти. Твоя мама будет рада, — он произнес это так буднично, словно мы обсуждали, что купить на ужин.

Я стояла посреди кухни с ощущением, что проваливаюсь в какую-то черную дыру. Я хотела «уйти красиво», с высоко поднятой головой, но вместо этого чувствовала себя нашкодившей девчонкой, которую выгоняют из дома.

— Ладно, — только и смогла сказать я, поворачиваясь к выходу.

Мой чемодан стоял в прихожей — такой одинокий и нелепый, как и я сама. Я взялась за ручку и подумала, что снова предаю саму себя. Ведь я заслуживаю большего, чем просто молча уйти. Но слова застряли где-то глубоко внутри, и я просто открыла дверь.

Женский совет
— Ты с ума сошла? Дом на него записан, но вы всё делали вместе! — Ленка всплеснула руками так, что чуть не опрокинула чашку с кофе.

Мы сидели в нашем любимом кафе, куда ходили ещё со школы. Вообще-то я не собиралась никому рассказывать о разводе так скоро, но когда позвонила Ленке и услышала её бодрое: «Ну что, как дела, подруга?», неожиданно для себя разрыдалась.

— Марин, ты хоть понимаешь, что останешься ни с чем? — Ленка смотрела на меня с таким возмущением, словно я сама себе ножом по горлу водила. — У вас дом, машина, дача…

— Я не собираюсь ничего делить, — пробормотала я, размешивая сахар в остывшем кофе. — Это… некрасиво как-то.

— Некрасиво? — Ленка фыркнула. — А то, что ты двадцать лет горбатилась, вкладывалась, а теперь должна уйти в чём мать родила — это, значит, красиво?

Я промолчала. Мне было стыдно признаться, что даже не подумала поговорить с Игорем о разделе имущества. Просто собрала чемодан и ушла к маме, как послушная девочка. Мысль о том, чтобы требовать что-то, казалась мне унизительной. Словно я выпрашиваю подачку.

— Я не вкладывалась, — наконец тихо сказала я. — Игорь всегда зарабатывал больше, он и за дом платил, и…

— Марина Андреевна, — перебила меня Света, которая до этого молча слушала наш разговор. — А кто все двадцать лет вёл ваш быт? Кто стирал, готовил, убирал? Кто с Машкой сидел до трёх лет? Кто на работу вышел на полставки, чтобы Игорь Викторович мог свою карьеру строить?

Светка всегда так говорила — по имени-отчеству, когда хотела, чтобы её воспринимали всерьёз. И от этого становилось как-то не по себе, будто я снова в школе на уроке, а директриса меня отчитывает.

— Девчонки, ну вы чего? — я попыталась улыбнуться. — Я сама ушла, это мой выбор. Зачем начинать какие-то склоки, суды…

— Какие склоки? — Ленка закатила глаза. — Это называется «защита своих интересов».

— Марин, ты же юрист, — мягко сказала Света. — Ты лучше нас знаешь, что по закону тебе положена половина всего имущества, нажитого в браке. Это не подачка, это твоё.

Я знала. Конечно, я знала. Сколько раз консультировала знакомых по таким вопросам. Но сейчас почему-то не могла применить эти знания к себе.

— Он сказал… — начала я и запнулась, понимая, как глупо это прозвучит. — Он сказал, что делёжка — это не по-любви.

Повисла тишина. Потом Ленка издала какой-то странный звук — что-то среднее между фырканьем и смешком.

— А бросать женщину в пятьдесят два без копейки — это, значит, по-любви? — она покачала головой.

Я смотрела на подруг и чувствовала, как внутри поднимается волна возмущения. Не на них — на себя. На своё малодушие. На готовность снова угодить, даже когда речь шла о моём будущем.

— Знаешь что, — Света накрыла мою руку своей, — завтра идём к моему знакомому юристу. Просто проконсультируемся. Ничего тебя не заставляем.

Я кивнула, глядя, как на дне чашки кружатся остатки кофейной гущи. Интересно, можно ли там разглядеть моё будущее? И будет ли оно таким же мутным и неопределённым, как эта коричневая жижа?

Буква закона
Офис юриста оказался маленьким, но уютным. Николай Степанович — полноватый мужчина лет шестидесяти с аккуратной седой бородкой — выслушал меня, не перебивая, иногда только кивая и делая пометки в блокноте.

— Так, Марина Сергеевна, давайте разберёмся, — он сцепил пальцы в замок и посмотрел на меня поверх очков. — Дом приобретён в период брака?

— Да, пятнадцать лет назад.

— И оформлен на супруга?

— Да, — я почему-то почувствовала себя виноватой, словно совершила какую-то непростительную глупость.

— Машина?

— Тоже на него.

Николай Степанович вздохнул.

— А на вас что-нибудь оформлено?

Я покачала головой. Мы никогда не задумывались об этом. Ну, то есть, я не задумывалась. А Игорь… кто его знает.

— Но мы же всё делали вместе, — зачем-то сказала я. — Я выбирала дом, обустраивала его…

— То есть вы вкладывали деньги?

— Не совсем… — я замялась. — Я работала на полставки, занималась домом, ребёнком…

— Понятно, — Николай Степанович снял очки и устало потёр переносицу. — Ваш случай совершенно стандартный, Марина Сергеевна. По закону вы имеете право на половину совместно нажитого имущества, независимо от того, на кого оно оформлено. Достаточно доказать, что приобретено оно в период брака, и вопрос решён.

Я сидела, вцепившись в сумочку. Слова юриста доносились словно сквозь вату. Стандартный случай. Как много таких «стандартных случаев» прошло через его кабинет? Сколько женщин, как я, сидели на этом стуле, растерянно моргая?

— Но если я подам на раздел имущества, это будет выглядеть так, будто я…

— Будто вы что? — Николай Степанович чуть склонил голову набок. — Будто вы знаете свои права и готовы их отстаивать?

Я молчала. Где-то в глубине души шевельнулось смутное раздражение. Не на юриста — на себя. На своё малодушие.

— Марина Сергеевна, — мягко продолжил он, — я в своей практике видел немало ситуаций, когда женщина отказывалась от своей доли имущества. Знаете, чем это обычно заканчивалось? Через год-два она приходила ко мне снова, но уже с совсем другим запросом. Как выжить на мизерную пенсию. Как найти жильё, которое можно снять на эту пенсию. Как помочь уже взрослым детям, если у тебя за душой ни гроша.

В кабинете повисла тяжёлая тишина. За окном моросил мелкий дождь, капли сползали по стеклу, оставляя кривые дорожки.

— Справедливость и закон на вашей стороне, — Николай Степанович вернул очки на место. — Вы имеете полное право на половину дома, машины и всего остального. Но решение, конечно, за вами.

Я кивнула. Справедливость. Такое простое слово. Почему же от него так горчит во рту?

— Я подумаю, — сказала я, поднимаясь.

— Конечно, — он тоже встал. — Но не затягивайте. По опыту скажу — чем дольше вы будете думать, тем труднее будет решиться.

Выйдя на улицу, я глубоко вдохнула сырой осенний воздух. На душе было муторно. С одной стороны, юрист прав, это мои законные права. С другой — что-то внутри противилось мысли о разделе имущества. Словно это означало, что наши двадцать лет с Игорем превращаются в какую-то бухгалтерию. Сколько стоила наша жизнь? Как оценить в рублях те годы, которые мы прожили вместе?

Я поёжилась и пошла к остановке. Дождь усиливался, но зонт я, конечно же, забыла дома. У Игоря.

Дочкины вопросы
Машка влетела в мамину квартиру как маленький торнадо — с шумом, охапкой пакетов и неизменным запахом каких-то цветочных духов. Я едва успела встать с дивана, где листала старый журнал, пытаясь отвлечься.

— Мам! — она обняла меня так крепко, что перехватило дыхание. — Ты как? Я так переживала!

— Всё хорошо, — я погладила её по голове, как в детстве. — Правда.

Машка отстранилась и внимательно посмотрела мне в глаза. В свои двадцать два она иногда казалась мне мудрее меня самой.

— Не ври, — сказала она тихо. — Я же вижу, что ты не в порядке.

Я вздохнула и опустилась обратно на диван. Плед, который я накинула на плечи, сполз на пол, и вдруг стало так зябко, будто сквозняк прошёлся по комнате.

— Я была у юриста, — сказала я, не глядя на дочь. — Насчёт раздела имущества.

Машка замерла на секунду, потом медленно опустилась рядом со мной.

— Ты хочешь судиться с папой? — в её голосе было столько недоверия, что я невольно поморщилась.

— Не судиться. Просто… юрист сказал, что по закону я имею право на половину…

— Мам, — перебила она, — а зачем тебе это?

Я растерялась. Почему-то я ожидала, что дочь будет на моей стороне. Что она поймёт.

— В каком смысле — зачем? — переспросила я. — Это мои права, Маш. Я двадцать лет…

— Я знаю, — она снова перебила меня, и от этого стало немного обидно. — Но вы же оба не бедствуете. Ты можешь снять квартиру. Или даже купить со временем.

— Со временем, — я невесело усмехнулась. — Маш, мне пятьдесят два. На какое «со временем» ты рассчитываешь?

Машка прикусила губу — этот жест она переняла от меня. Когда не знаешь, что сказать, но очень хочется возразить.

— Папа сказал, что вы договорились — никакого раздела имущества, — наконец произнесла она.

— Папа сказал, — эхом повторила я. — А я не договаривалась.

— Но ты же сама ушла.

— И что? — я почувствовала, как во мне поднимается волна раздражения. — Это значит, что я должна остаться без крыши над головой? Без накоплений? Жить с твоей бабушкой в однушке в мои годы?

— Но это же не навсегда. И потом… — она помедлила, словно не решаясь сказать что-то важное, — неужели тебе дом важнее папы?

Я оторопела. Машкин вопрос словно пощёчина прозвучал в тишине комнаты.

— При чём тут «важнее»? — мой голос дрогнул. — Я ушла от папы не из-за дома. И речь сейчас не о нём, а обо мне. О моём будущем.

— Но если вы начнёте делить имущество, будет только хуже, — Машка смотрела на меня умоляюще. — Начнутся скандалы, суды… Папа уже сейчас ходит как в воду опущенный. Мам, неужели нельзя расстаться по-человечески?

Я закрыла глаза. По-человечески. А что это значит? Уйти в никуда? Отказаться от того, что заработала, выстрадала за двадцать лет брака? Это «по-человечески»?

— Маш, — я старалась говорить спокойно, — ты ещё слишком молода, чтобы понять. Я не хочу делёжки, правда. Но я и не хочу остаться у разбитого корыта. Мне нужна своя крыша над головой. Нормальная, а не съёмная конура.

— Но это же материальное, — упрямо сказала Машка. — А отношения важнее. Вы ещё сможете… ну, не знаю… остаться друзьями?

Я смотрела на свою дочь — такую красивую, такую наивную — и мне хотелось одновременно и обнять её, и хорошенько встряхнуть, чтобы достучаться.

— Маш, — я взяла её за руку, — иногда материальное — это не просто вещи. Это вопрос безопасности. Уважения. Справедливости, в конце концов.

Она молчала, опустив глаза. Я знала, что она всё равно не поймёт. Не сейчас. Может быть, лет через двадцать, когда сама столкнётся с чем-то подобным.

— Я подумаю, ладно? — сказала я, чтобы прекратить этот разговор. — Ничего не решено пока.

Машка кивнула, но по её лицу я видела — она не верит. И от этого стало ещё тяжелее на душе.

В кабинете нотариуса
Откуда-то из глубины здания тянуло сыростью. Нотариальная контора располагалась в старом особняке, и казалось, что даже стены здесь пропитаны духом каких-то нескончаемых тяжб и размолвок. Я крутила в руках ручку и поглядывала на часы. Игорь опаздывал, как всегда.

— Не переживайте так, — нотариус, Елена Павловна, полноватая женщина с крашенными в рыжий волосами, подвинула ко мне стакан с водой. — Все через это проходят.

Я только кивнула, не в силах поддержать светскую беседу. Мысленно уже в сотый раз проигрывала предстоящий разговор.

Дверь распахнулась, и вошёл Игорь. Помятый костюм, трёхдневная щетина — совсем не тот лощёный мужчина, с которым я прожила двадцать лет.

— Извините за опоздание, — буркнул он, плюхаясь на стул рядом. От него пахнуло перегаром, и я невольно отодвинулась.

— Ничего страшного, — чопорно произнесла Елена Павловна. — Давайте приступим. У нас сегодня два вопроса: заявление о расторжении брака и соглашение о разделе имущества.

Игорь поёрзал на стуле.

— А без этого никак?